Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

Клейтон читал письмо с некоторым изумлением и величайшим вниманием. Оно написано было на грубой серой бумаге, продаваемой за лучшую в мелочных лавках скоттеров. Где находился Гарри, где он скрывался, — для Клейтона это было делом загадки. Но вызов оказать ему помощь был священным для Клейтона, и он, переменив лошадь, отправился в И... где проживал мистер Джекил. Клейтон застал этого джентльмена углублённым в рассмотрение документов, относившихся до огромного имения, только что попавшего в руки Тома Гордона. Клейтон начал объяснением, что прежняя владетельница Канемы, мисс Нина, на смертном одре, просила его принять участие в её слугах. Поэтому-то он и заехал узнать, не слышно ли чего-нибудь о Гарри?

— Покамест ничего, — сказал мистер Джекил, расправляя свои воротнички. — Плантации в нашем округе имеют то неудобство, что находятся в ближайшей смежности с болотами. Из-за этого обстоятельства теряется и время, и деньги. Вы себе и представить не можете какие богатства гибнут в здешних болотах. Я по крайней мере слышал, что потеря эта простирается до трёх миллионов долларов. Беглецов, которые укрываются в них, мы преследуем на основании законных постановлений. После известного промежутка времени, они лишаются покровительства законов, становятся изгнанниками; тогда на них бросаются наши охотники, отыскивают их и нередко убивают по два, по три человека в день; но только пользы от этого мало.

— Так вы полагаете, что Гарри скрывается тоже в болотах, — сказал Клейтон, не имея ни малейшего расположения пускаться с мистером Джекилом в дальнейшее разбирательство этого вопроса.

— Конечно; в этом я не сомневаюсь. Надо вам сказать, что в здешних краях есть один негр, который бродяжничает по болотам вот уже несколько лет. Иногда по целым месяцам о нём нет ни духу, ни слуху, — а потом вдруг появится — то в одном месте, то в другом; замечательно при этом, что никто не может поймать его. Нет никакого сомнение, что негры всех плантаций знают его, но никто из них ни за что в свете не сознаётся в том. О, они чрезвычайно скрытны. Это, я вам скажу, страшно развращённое племя!

— К мистеру Гордону вместе с этим обширным поместьем, кажется, перешла во владение и сестра Гарри? — сказал мистер Клейтон.

— Да, да! — отвечал мистер Джекил, — эта женщина наделала нам порядочных хлопот. Представьте! убежала в Цинцинатти, и я должен был ехать туда и выследить её. Это, я вам скажу, стоило больших беспокойств и издержек. Если б не любезность и услужливость со стороны местных властей, дело бы вышло дрянь.

— Значит вы успели воротить её, — сказал Клейтон, — а я приехал поговорить с мистером Гордоном, не продаст ли он её?

— Опоздали! Он уже продал. В настоящее время она находится в Александрии, в доме Бигона и Борна.

— С детьми?

— Разумеется. Продажу эту я некоторым образом вменяю себе в заслугу. Том, человек вспыльчивый, и к тому же страшно зол на сестру Гарри за её упрямство. Я уж и не знаю, что бы сделал он с ней, если б я его не усовестил. Я показал ему на некоторые долги, уплату, которых нельзя отлагать на отдалённый срок без большего ущерба имению; словом, я убедил мистера Гордона продать эту женщину. Я старался успокоить его и своим влиянием привести его в лучшее настроение духа, — сказал мистер Джекил, — если вы хотите купить эту женщину, то всего вероятнее, что вам её не продадут.

Клейтон, узнав всё, что хотел узнать, немедленно отправился в Александрию. Здесь, в народе, он заметил чрезвычайное волнение.

Одна невольница, говорили ему, которую следовало отправить отсюда в оковах, умертвила двоих своих детей. Лишь только молва об этом дошла до слуха Клейтона, как он инстинктивно угадал, что эта невольница была Кора Гордон. Он поспешил в суд, надеясь собрать там более верные сведения, здание суда окружено было такой массой народа, что пробраться сквозь неё стоило больших усилий. У решётки, отделявшей подсудимых от судей, в глубоком трауре сидела женщина, лицо которой, бледное, изнурённое, всё ещё сохраняло следы прежней красоты. Блестящие чёрные глаза имели какое-то особенное, зверское выражение. Тонкие неподвижные черты сохраняли спокойную решимость. Вообще всё лицо носило на себе оттенок глубокой торжественности. По-видимому, на все формальности суда она смотрела с величайшим равнодушием. Наконец она заговорила, дрожащим, но звучным голосом:

— Если джентльмены позволят мне говорить, то я избавлю их от лишнего труда допрашивать свидетелей. Зачем пускаться в длинные допросы и расследования, когда можно избежать их.

Эти слова возбудили всеобщее любопытство; между зрителями, наполнившими, всю залу, заметно было сильное волнение.

— Можешь говорить, — сказал судья.

Подсудимая встала, развязала ленты своей шляпки и посмотрела на собрание судей с выражением безумной радости, смешанной с сознанием ужасного преступления.

— Вы хотите знать, — сказала она, — кто убил этих детей? Извольте, я скажу вам. И при этом она окинула взором всех зрителей, взором, столь выразительным, как будто она вызывала на борьбу с собой всё собрание: убила их я.