Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

— Однако, моя милая Нина, ведь это значит играть сердцами благородных людей.

— О, я ручаюсь за его сердце! Уверяю вас, его сердце не из сахара; он любит хорошо поесть, хорошо выпить, любит щегольски одеваться, щегольски жить, и проводить время в своё удовольствие: ему не достаёт только жены к довершению всего благополучия; и как видите, он воображает взять меня, но сильно ошибается. Называть меня "Ниной"! Дайте мне только остаться с ним наедине: я научу его называть меня Ниной! Я покажу ему, до какой степени он забывается.

— Однако, Нина, ты должна сознаться, что сама подала ему повод к тому!

— Что ж из этого следует? Точно также, я подам ему повод к чему-нибудь другому.

— Помилуй, друг мой, — сказала тётушка Несбит, — он приехал узнать, когда назначен будет день свадьбы.

— День свадьбы! Скажите, пожалуйста! И он смеет ещё говорить об этом! Впрочем, ваша правда, тётушка: всему виною я: но я постараюсь сделать всё, что нужно, чтоб поправить это дело.

— Во всяком случае, мне очень жаль его! — сказала тётушка Несбит.

— Вам, тётушка? За чем же дело стало, выходите вы за него: он вам под пару; также молод и также миловиден, как вы.

— Нина! Не стыдно ли тебе! — сказала тётушка Несбит, и в тоже время покраснела и приняла важный вид. — Конечно, было время, когда я была не дурна, но это время давно миновало.

— Это потому, что вы одеваетесь всегда в какие-то траурные платья, — говорила Нина, причёсываясь перед зеркалом и поправляя локоны. — Пожалуйста, тётушка, спуститесь теперь вниз, и займите гостей. Во всяком случае, я должна винить одну себя. Бесполезно сердиться на этого господина; и потому, тётушка, будьте с ним как можно любезнее, постарайтесь утешить его. Вы только вспомните о том, как увольняли своих поклонников, когда были в моих летах.

— Кто же этот другой джентльмен, Нина?

— Это так себе, ни больше, ни меньше, как мой приятель: очень добрый человек, добрый до такой степени, что из него мог бы выйти хороший пастор; и к тому же не так несносен, как вообще бывают добрые люди.

— Быть может, ты и ему обязана своим словом.

— О нет! Я никому не хочу быть обязана. Это самое несносное положение: мистер Клэйтон мне нравится потому, что не надоедает мне своими любезностями, не смотрит на меня с восторгом, которого я не могу терпеть, не танцует и не называет меня Ниной! Мы с ним очень хорошие друзья, вот, и всё! А я вовсе никому не давала слова.

— Хорошо, Нина, я пойду вниз, а ты, пожалуйста, поторопись.

В то время, как джентльмены и тётушка Несбит сидели в гостиной, ожидая Нину, Карсон старался быть совершенно счастливым и совершенно как дома. Они сидели в зале, в большой, прохладной комнате, находившейся в центре всего дома. Длинные французские окна в каждом конце открывались на балкон. Столбы балконов обвивались плющом и украшались гирляндами из роз, в настоящее время в полном их цвете. Пол состоял из полированной разноцветной мозаики. Над камином висел герб Гордонов из резного дуба. Стены комнат покрыты были тёмным деревом, и на них висело несколько прекрасных фамильных портретов работы Копли и Стюарта. Большое фортепиано, недавно прибывшее из Нью-Йорка, было во всей комнате единственным украшением новейшего времени. Большая часть мебели старинного фасона была из тяжёлого, тёмного, красного дерева. Клейтон сидел у дверей, всё ещё любуясь дубовой аллеей, которая виднелась за волнистою зеленью роскошного луга. Через полчаса Нина появилась в пышном облаке кисеи, кружев и газовых лент. Одеваться хорошо и со вкусом было одною из врождённых способностей Нины; без особенного размышления, она всегда нападала на тот цвет и материю, которая более всего гармонировала с её наружностью и характером. В покрое её платья, в его складках было что-то особенно лёгкое и плавное; когда она ходила, то, казалось, что маленькие ножки её не касались пола; она как будто порхала. Её карие глазки имели удивительное сходство с глазками птички;— это сходство ещё более увеличивалось быстрыми поворотами её головки, и лёгким порханием, свойственным одной только ей, так, что когда Нина явилась в зале в газовом платье розового цвета, и положила на фортепьяно свою маленькую ручку, не стянутую перчаткой, она показалась Клейтону резвой весёленькой птичкой, готовой улететь при первом приближении к ней. Клейтон имел удивительную способность делать наблюдения, не показывая вида, что делает их.

— Клянусь честью, Нина, — сказал Карсон, подходя к ней с самым восторженным видом; — вы, как будто, сейчас упали с радуги!

Нина отвернулась весьма холодно, и начала разбирать ноты.

— Вот это прекрасно! — сказал Карсон. — Спойте что-нибудь, пожалуйста. Спойте что-нибудь из "Фаворитки". Вы знаете, это моя любимая опера, продолжал он, принимая самое сентиментальное выражение.

— Извините, я не могу... Я совсем разучилась, и теперь ничего не пою. Мне надоели все эти оперы.