Дрейф

В размышлениях о последнем трудовом дне первой рабочей недели я проваливаюсь в сон… чтобы уже минут через пятнадцать вскинуться в панике. Хватаюсь за смартфон в твердой уверенности, что забыла завести будильник. Вспоминаю, что завтра первый выходной, и с нервным смешком откладываю устройство на столик.

И замираю.

Потому что слышу, как по квартире кто-то ходит.

Не у соседей, к чему я почти начала привыкать. А по моим собственным кухне и коридору. Неспешно, тяжело, сочно шлепая босыми ногами.

Я не из пугливых. Более того, в институте я была из драчливых и бесстрашных.

Но сейчас ночная майка прилипает к потной спине, а по рукам бегут мурашки.

Если бы у меня, как шутят в редакции, действительно были яйца, сейчас бы они сжались в крохотные свинцовые шарики. Не до конца контролируя себя, я начинаю хрипло дышать, будто при панической атаке; к горлу подкатывает комок, на глазах набухают непрошенные слезы.

В комнате не совсем темно — диоды ноутбука рассеивают мрак. Но я еще не успела привыкнуть, а потому мне кажется, что меня и кровать окружает плотная, физически ощутимая тьма. Густая, населенная враждебным. Тьма, в которой кто-то шлепает босыми ногами…

Короткие волосы облепляют голову, будто я сходила в душ. Стиснув кулаки так, что некрашеные ногти впиваются в ладони, заставляю себя не выдумывать ерунды. Вдыхаю полной грудью, сажусь в постели, прикусываю губу.

В этот момент я просто обязана добраться до стены и включить свет. Но детский страх перед тем чтобы опустить ноги на пол, достигает такой безоговорочной силы, что я не в силах пошевелиться.

Наконец я нашариваю телефон. Включаю, подсвечивая себе, и вижу в углу силуэт. Вздрагиваю, в последний момент удержав дикий, отвратительно-бабский вопль, и понимаю, что это прислоненная к стене гладильная доска с наброшенной ветровкой. Мои плечи трясутся, но я отказываюсь это признавать.

Заставив себя встать, я в один присест подлетаю к двери и бью по выключателю.

Комнату заполняет мягкий свет. А я клянусь себе, что если задержусь в этой квартире еще на пару месяцев, куплю и подвешу над кроватью бра…

Экран смартфона часто гаснет без прикосновений, но я все равно выставляю его перед собой, словно оружие самообороны. Выхожу в коридор. На цыпочках добираюсь до очередного выключателя и зажигаю еще один верхний свет.

Разумеется, здесь никого…

Ни в коротком коридорном аппендиксе, ведущем в кухню. Ни в самой кухне. Ни в ванной, которую я вижу через открытую дверь. Это все проклятая акустика, с которой невозможно сжиться. Все еще сражаясь с комком в горле, я проверяю замок на входной двери. Конечно же, он заперт.

Мои губы издают гулкий нервный смешок. Ноги несут в спальню. Но напротив санузла я вдруг замираю и вспоминаю, что уже несколько дней (два? три?) не выполняла условие Людмилы Павловны…

Сворачиваю в ванную комнату, торопливо вынимаю из тумбы бутылку «Крота». Откладываю телефон на край раковины, едва не уронив; наливаю в колпачок розоватой отравы, почти расплескав на коленки. Опрокидываю в слив и, не дожидаясь, пока вязкая жидкость исчезнет из виду, чуть ли не бегом возвращаюсь в кровать. Вспоминаю, что неделя на исходе, а я ни разу не добавляла чудесную самодельную пыль из банки. Мысленно обещаю сделать это завтра…

Перед тем как выключить люстру и лечь, я раскрываю ноутбук. Вывожу его из спящего режима и только после этого забираюсь под пододеяльник. Резкий свет монитора раздражает, но и успокаивает. Не пытаясь дать этому логического объяснения, решаю, что сегодня буду спать под перемигивание защитника экрана…

В эту ночь мне снятся странные и тревожные сны. Никак не увязывающиеся с пасторальным двориком, зелеными аллеями и размеренным ритмом жизни этого уютного городка. Сны рваные, комканые, кладбищенские, колючие и в сочетании с июльской жарой выжимающие из меня сто потов.

В довершение перед рассветом у меня тянет в животе, а в поясницу покалывает затупленной стамеской. Значит, со дня на день начнутся протекашечки, что тоже настроения не добавляет.

Утром вскидываюсь в привычное время. Вспоминаю про выключенный будильник, облегченно падаю на подушку, но уснуть снова мне не дают — по двору несется привычное «Васявасявася!», и я скрежещу зубами. Встаю в туалет и замечаю, что лежанка Цезаря пуста. Быть может, на этом месте гоняет сквозняк, и привычный коврик нужно переложить в другое место?

День 8, вторник.

С работы я возвращаюсь в состоянии крайнего раздражения.

То, что еще неделю назад казалось милым, сейчас просто вымораживает. В восемь утра чиновники давно на местах, но в 16:01 во всем городе не сыскать ни одного открытого кабинета. Словно в колхозе, где чем раньше встал, тем счастливей корова.

Впрочем, по сути, это и есть колхоз, и нечего себя обманывать…