Дрейф

Однако я стараюсь притуплять недовольство. Прошу летнее солнышко помочь мне в этом и гоню фантазии о том, как болезненно город станет выглядеть в скорое осеннее ненастье. Впереди не один месяц пребывания здесь, и у меня на этот счет два варианта. Бросить все и вернуться в мегаполис. К увольнению. Или смириться, впитать ритм и не тратить нервов попусту.

За окном вопят вороны. Черные, пузатые, самодовольные. Их стаи иногда закрывают небо над двором. Наблюдаю, как одна ворует маслянистый хлеб из кошачьих мисок. Два молодых кота неумело охотятся на птицу из высокой травы, но та отлетает с легкостью и откровенной издевкой.

В этот вечер я решаю не работать. Делаю несколько пометок на среду, архивирую данные и заряжаю батарею фотоаппарата. Кормлю Цезаря, в последнее время на кухню пробирающегося украдкой, будто по минному полю. Смотрю серию «Форс-мажоров», но ее события никак не хотят выстраиваться в осмысленный ряд, и я выключаю с намереньем пересмотреть.

Ложусь спать рано, не шибко-то этим довольная.

Предсонные мысли прерывают голоса за окном. Для радио «Лавочки» поздновато, и я с неудовольствием разбираю мужские баритоны. Кажется, компания. Кажется, подвыпившая. Вздыхаю, снова встав перед выбором — закрыть форточку или половину ночи терпеть бухие шутки? Какой из видов недосыпа выбрать: от жары и духоты или от разнузданного гогота над ухом?

Решения принять не успеваю.

— Чо, присядем? — спрашивает один из парней, и его подошвы шоркают по асфальту все ближе к подъезду. — Братан, дай сигаретку…

— Ты чо, Колян, совсем ***?! — отвечает кто-то из шайки, и в голосе слышится неподдельное презрение. — Да я тут срать не сяду, если прижмет, а ты пивас дуть собрался… Погнали к школе, там седня Михалыч сторожит…

И компания уходит, в немалой степени меня удивив.

Через несколько минут (почти заснув, я вяло размышляю над услышанным), соображаю, что в голосе второго парня звучало не презрение. Конечно, я могу ошибаться, но больше это было похоже на откровенный страх.

Следом приходит мысль, что умочка-Ирочка снова забыла вылить в раковину колпачок отравы. В который раз? В пятый? Шестой? Сонная, уже уплывающая в царство грез, я решаю, что и черт с ним. Как Людмила Павловна проверит исполнение условия? Особенно если завтра, например, я солью в отверстие сразу полбутылки?

Я устала. Слишком устала, и у меня не хватает сил даже позвать Цезаря. Багровые реки еще донимают меня, пусть и иссякая, но не закончившись. От жары постоянно сохнет в горле. Я засыпаю…

Когда в следующий раз открываю глаза, проходит не меньше пары часов. Во всяком случае, так кажется. Как обычно в последние сутки, все тело покрыто липкой пленкой пота, подушка съехала; пустой пододеяльник откинут, прикрывая лишь бедра и колени; правая нога фривольно торчит из-за края кровати, целя в район двери.

И сейчас кто-то…

В этот самый момент…

Влажно посасывает большой палец на моей правой ноге.

Не лижет. А именно посасывает. Как леденец.

Крик застывает в горле. Мышцы костенеют, меня бросает в жар. Затем сразу в холод. Ужас, обуявший тело и разум, нельзя описать словами. Я едва не пружу на простыню и резко отдергиваю ногу, спрятав под спасительным покрывалом. Как ребенок, уверенный, что это гарантированная защита от ночных чудовищ.

Мысли скачут, как шары в лотерейном барабане. Неужели Цезарь решил поиграться? За ним такого не водилось… А еще мне кажется, что я не должна смотреть. Туда, вниз, в сторону двери.

Затем приходит вспышка злости. Я, черт побери, взрослая женщина, лишенная предрассудков!

А потому я рывком сажусь, не удержавшись от вскрика, и в то же самое мгновение злобно шипит Цезарь. Где-то под кроватью, глубоко подо мной. А к двери скользит густая тень, хорошо различимая в полумраке июльской ночи. Что-то звучно шлепает по скрипучему оргалитовому полу, еще раз, и наступает тишина.

Я не могу пошевелиться. В ушах стоит грохот собственного сердца.

Кажется, что сейчас у меня случится инфаркт. Несколько шагов, отделяющих от выключателя, выглядят бездной. Ее мне предстоит миновать сквозь ночь и пустоту. Потому что иначе я признаю реальность порванного сна и тогда точно разревусь.

Отбрасываю пододеяльник. Встаю, бреду, надеясь не наступить на Цезаря. Включаю люстру, сжавшись в ожидании (кого? маньяка в углу? дворового кота, забравшегося через форточку?), но комната пуста…

Я выхожу в коридор. И снова обмираю. Потому что замечаю на темно-вишневом полу след босой ноги. Оставленный мной, когда возвращалась из душа. Иду на кухню, закуриваю, стараясь не смотреть на дрожащие пальцы. После этого беру тряпку и протираю пол.

Это был сон. Необычайно реальный, оставляющий зарубку на сердце, но всего лишь сон. Усевшись на край ванны, я поглаживаю палец на ноге, словно прикосновение может изгнать страх и рассказать, что же произошло на самом деле.

Возвращаюсь в постель с твердой уверенностью, что теперь не сомкну глаз.

И уже через десять минут проваливаюсь в глубокий сон. На этот раз — без сновидений.

День 12, суббота.