Дрёма

Обыкновенное лицо, каких тысячи. И мама, если честно, смотрела с куда большей нежностью и вниманием. И чего в нём такого? Первое что запомнилось – взгляд. Помните, я говорил о зеркале, куда заглядывает Бог. Отец заглянул, сначала с неясной надеждой: кто там? Потом был миг – чудный миг – взгляд отца прояснился. Представьте себе давно высохший надломленный сучок, и вдруг на нём, на сухой палке набухает почка и распускается дивный цветок. Кто способен замечать подобное не может сдержать невольного вздоха, радостного восклицания. Помню, веки сами собой широко раскрылись, глаза отца будто хотели сказать мне: и я могу смотреть на мир так же широко и влюблённо, как и ты, я только призабыл, засуетился, растерялся, Но ничего я обязательно вспомню, найдусь! Да-да, я уже вспоминаю!

С отцом мы стали двумя половинками одного целого, это было больше чем кровные узы. С мамой я на всю жизнь остался связан пуповиной. Той же пуповиной, думаю, я был связан и с остальным миром. Потрогайте свой живот и сразу нащупаете пупок. С моим отцом всё иначе. Мы понимали друг друга не языком чувств и каких-то обязательств – мы растворились друг в друге, до капли, без остатка, без договорённостей, вроде: значит так, я – взрослый, ты – салага и подотри нос. Мы черпали друг из друга, то, что один не успел расплескать, а другой был заполнен до краёв.

– Держись, Дрёма, держим курс на Альдебаран!

Здорово, папа, превратить обыкновенную лампочку в звезду. В таком случае, смею вас заверить: на сегодня все пространства отменяются и комната не детская вовсе – Вселенная.

– Ух, ты – полетели! Пристегните ремни!

Лучше обними покрепче – это понадёжнее.

– Что ж в дальний путь!

Папа, для кого дальний космос, а для нас с тобой между Вселенными один коридор и два шага.

– Так, приземляемся на Хрыку. Он добрый. И посадка будет мягкой

Хрыка – это наш большой, больше меня, терпеливый плюшевый пёс, он никогда не вскочит и не загавкает, не укусит, лежит себе мирно на полу и ждёт, чтобы смягчить нашу посадку на его спине.

Приземление прошло удачно переходим к освоению новой планеты. Тут надо и города из кубиков построить и сады посадить и всяких зверушек развести.

– Дрёма, ты давай строй ровнее. Смотри, башня скоро завалится и рухнет.

Никак не могу привыкнуть к законам земного притяжения – особенные они тут у вас. Вернее, теперь – у нас.

– Есть такое дело, Дрёма. Законы у нас жёсткие, чуть, что не так, равновесие потерял, упал и шишку набил. Раньше я считал это бедой. С твоим рождением многое изменилось, ты напомнил мне давно забытую истину: и падение и подъём начинается с точки опоры. Вот почему можно падать – вставая, и, наоборот, подниматься для падения.

Однажды нас подслушал один папин знакомый:

– Ваня, ты с ребёнком разговариваешь или со сверстником?

– А я разницы не вижу. Мы с Дрёмой понимаем.

– Нуда, ты ему ещё кодексы растолкуй, логарифмы, пунктуацию.

– Кодексы, – папа наморщил лоб, – кодексы, уверен, не воспримет. Кодексы не каждый-то взрослый воспринимает. А если точнее, то каждый на свой слух. Одни сверху на него цыкают, другие под ним слушаются. Кодекса ребёнок не поймёт – двуличный он кодекс твой.

Кодекс я представил себе кособоким стулом в игре «кто первый сядет». Знаете, когда одного стула обязательно не хватает и выигрывает самый ловкий. Папа был юрким, но всегда предпочитал уступить. Такой он мой папа.

Когда приходили папины знакомые или он собирался на работу, с ним происходила разительная перемена. Папа вздыхал, поднимался с колен, гладил меня по волосам и начинал застёгивать пуговицы. Глаза становились, нет, не грустными, но в них угадывалась некая досадная грустинка-соринка: а это надо? Кого он мне напоминал в такие минуты?.. Потерянного человека. Только поймите меня правильно, не того, кто тычется в разные стороны и не знает, куда ему направиться. Уж точно нет. Он сам потеря. Бесценная! Так инвалид остро чувствует недостачу руки или ноги. Он, конечно, проживёт и без потери, но верни ему недостающую часть тела, он возблагодарил бы тогда небеса, и радость его была искренна… (Дети читают книгу, написанную задолго до них, вот откуда у них знание об инвалидах.) Снова отвлёкся… ах, да – это отца моего, однажды, потеряли на Земле и когда снова обретут, будут радоваться.

Папа застёгивался, обязательно нагибался ко мне и, виновато улыбаясь, произносил:

– Такая жизнь, Дрёмка.

И тогда мы с ним терялись, остро ощущая потерю. Зато когда он возвращался, радости не было предела.