Древнеарийская философия том 1 и том 2

Однако, «в случае необходимости эти истины могли быть использованы для обоснования того или иного математического утверждения»¹⁷³. И ничего страшного не было в том, что нередко относимая к скрываемой глобальной синагогой древнеарийской философии «природа метафизических истин оставалась неясной»¹⁷⁴, ибо пока наблюдалось соответствие между теорией и практикой, подобные вопросы прикладных математиков мало беспокоили.

Например, «типичным представителем прикладной математики был один из основоположников «теоретической электротехники» англичанин Оливер Хевисайд»¹⁷⁵. Он отличался тем, что «применяемые им методы решений, с точки зрения чистых математиков, были сомнительны в силу своей полной необоснованности»¹⁷⁶, и за такое поведение «Хевисайда не раз резко критиковали»¹⁷⁷.

Однако, в конце концов такая критика дала неожиданный для чистых математиков эффект, ибо «впоследствии все «экстравагантные» методы Хевисайда были строго обоснованы»¹⁷⁸. И, как всегда бывает в таких случаях, они «даже породили новые направления математических исследований»¹⁷⁹.

Итак, вновь встаёт вопрос, «почему математика эффективна там, где мы располагаем лишь непроверенными гипотезами о сущности физических явлений и где при описании этих явлений вынуждены почти целиком полагаться на одну математику?»¹⁸⁰. И, как бы кому бы ни хотелось, но«от этих вопросов нельзя бездумно отмахнуться, слишком уж многое в нашей науке и технике зависит от математики»¹⁸¹.

Ведь «то, что целые теории, состоящие из сотен теорем и тысяч дедуктивных умозаключениях об абстрактных понятиях, всё же отклоняются от реальности не более, чем исходные аксиомы, убедительно свидетельствует р способности математики описывать и предсказывать реальные явления с поразительной точностью»¹⁸². Как следствие, не может не возникнуть вопрос о том «почему длинные цепочки чисто умозрительных заключений должны приводить к выводам, столь хорошо согласующимся с природой?»¹⁸³.

Разумеется, «в этом – величайший парадокс математики»¹⁸⁴, во всяком случае, для непосвящённых или неглубоко знающий данный предмет. Как бы то ни было, но на первый взгляд им совершенно непонятно, «почему математика безотказно срабатывает даже там, где заключение, требующее сотен дедуктивных выводов, оказывается столь же применимым, как и исходные аксиомы, хотя физические явления описываются не на математическом, а на физическом языке?»¹⁸⁵.

И только древнеарийская философия даёт правильный и обстоятельный ответ на данный вопрос. Она, в частности, объясняется, почему, при изучении специфики явлений первую скрипку в оркестре методических подходов играет интуиция, преломлённая здравым смыслом через специфику ситуации.

Уже затем её выводы корректируются, коль скоро формула выбирающей функции неизвестна, через соответствие опыту. Конечно же, делает данный шаг уже логика.

Дальнейшее проникновение в основания математики сверх этого, с точки зрения древнеарийской философии, всегда бессмысленно. Оно представляет собой попытку познать Бога по некоторой Его части, но такое совершенно невозможно.

Дело в том, что Бог представляет собой совокупность первоидей, пусть внутренне между собой и одинаковых, но, внешне всё же различных. Как следствие, попытка проникновения вглубь сверх определяемой практикой потребности даёт только периодически разрушаемую иллюзию познания целого, но не самого целого.