Строго говоря, «в действительности математик не полагается на строгое доказательство до такой степени, как обычно считают»
139, поскольку «его творения обретают для него смысл до всякой формализации, и именно этот смысл сам по себе придаёт реальность»140. При исследовании реальных проблем «интуиция может оказаться более удовлетворительной и вселять большую уверенность, чем логика»141, и потому главным ориентиром почти всегда является соответствие теорий практике.В результате, «когда математик спрашивает себя, почему верен тот или иной результат, он ищет ответа в интуитивном понимании»
142. Поэтому, с точки зрения древнеарийской философии, «строгое доказательство ничего не значит для математика, если результат ему непонятен интуитивно»143.В результате, «обнаружив непонимание, математик подвергает доказательство тщательнейшему критическому пересмотру»
144. И, «если доказательство покажется ему правильным, то он приложит все силы, чтобы понять, почему интуиция его подвела»145.Дело в том, что «математик жаждет понять внутреннюю причину, по которой успешно срабатывает цепочка силлогизмов»
146, и потому «математическая строгость переживает сейчас не лучшее время»147. По данному поводу «математик Анри Леон Лебег… заявил в 1928 г.: «Логика может заставить нас опровергнуть некоторые доказательства, но она не в силах заставить нас поверить ни в одно доказательство»»148.Иначе говоря, безудержная погоня за строгостью, и, с точки зрения древнеарийской философии, такое вовсе не кажется удивительным, приводит к результату, прямо обратному ожидаемому. Вдобавок, история показывает, что «прогрессу математики, несомненно, способствовали главным образом люди, наделённые не столько способностью проводить строгие доказательства, сколько необычайно сильной интуицией»
149.Именно по такой причине «великие математики заранее, ещё до того, как им удавалось найти логическое доказательство, знали, что какая-то теорема верна, и иногда ограничивались всего лишь беглым наброском доказательства»
150. И, «более того, Ферма в своей обширной классической работе по теории чисел и Ньютон (величина, впрочем, как кажется автору, спорная – прим. автора)в работе по кривым третьего порядка не привели даже набросков доказательств»151.Иначе говоря, под давлением обстоятельств, пусть медленно, но неуклонно выяснялось, что «математики поклонялись золотому тельцу – строгому, одинаково приемлемому для всех доказательству, истинному во всех возможных мирах, искренне веря, что это и есть бог»
152, но, к их великому сожалению, «истинный бог так и не открылся»153. Как следствие, «математикам оставалось лишь терзаться не находящими ответа вопросами»154, и только «теперь наступило прозрение: математики поняли, что их бог – ложный»155.