Во время его речи печать нерешительности легла на твердое лицо правителя; в душе его происходила борьба: он хотел властно поступить с союзниками, а с другой стороны, он боялся, что резкое решение вызовет с их стороны военные действия и повлечет отложение и других союзников. После окончания речи Каллистрата заговорил обвиняемый начальник гарнизона; рослый, в шлеме, с жестоким лицом, он был олицетворением грубой силы. Он не оправдывался, а скорее обвинял: указывал, что речь Каллистрата правдива только относительно знати, а относительно большинства народа он может привести обратные показания: народ дорожит союзом с Афинами и находится с ним, начальником гарнизона, в очень мирных отношениях; он говорил, что знать подготовляет втихомолку восстание против Афин, а потому охотно выпроводила бы весь гарнизон из пределов колонии. «Решайте, граждане, виновен ли я в превышении власти?» Он сел на место. В зале суда поднялась суматоха: судьи говорили между собою, советовались, горячились; каждый из них шумно направлялся к урне; здесь они брали по черному шарику, если обвиняли, и по белому, если оправдывали, и опускали их в урну. Когда это движение наконец окончилось, секретарь сосчитал число тех и других шариков и шепнул что-то Периклу.
Опять воцарилось молчание: Перикл объявил собранию, что начальник гарнизона оправдан большинством голосов; но при этом он просил Каллистрата передать своим соотечественникам, что он постарается убедить народное собрание послать к ним в колонию комиссара, который еще раз проверит, насколько справедливы обе стороны. «Нам не хотелось бы верить, что вы действительно таите недобрые замыслы; с своей стороны мы желаем нашим союзникам только блага». Величественным знаком председатель показал, что собрание закончено. Опечаленный Каллистрат задумчиво побрел к выходу: недобрые вести повезет он в родной город.
Каллистрат уже несколько раз был на Акрополе, но перед отъездом решил осмотреть его подробнее. Накануне отъезда в полуденное время он отправился на Акрополь. Несмотря на осеннее время, солнце еще сильно согревало, и безоблачное небо поражало яркостью своей синевы. Не доходя до Акрополя, Каллистрат остановился полюбоваться на бронзовую фигуру коровы художника Мирона; она была так хороша, что к ней иногда подбегали телята, принимая за живую. Каждый раз, когда Каллистрат смотрел на Акрополь, его поражала массивность этой громады, которая послужила таким великолепным подножием для воздвигнутых памятников искусства (Акрополь имел в высоту 100 метров, верхняя площадка имела 300 метров в длину и 130 в ширину). Обрывистый со всех сторон, с западной он был пологим и доступным. Широкие, просторные ступени пропилеев манили к себе путников.
Посредине лестницы шел путь для всадников и процессий, а по обеим его сторонам красовались ясные и благородные в своей простоте дорические портики. Между ними были расставлены бронзовые фигуры на конях; средний же путь был окаймлен ионническими колоннами, которые были тоньше и оканчивались наверху замысловатыми завитками. Потолок среднего прохода представлял голубое небо с золотыми звездами. В верхнем портике Каллистрат полюбовался картинами Полигнота и других художников; но в полный восторг его привели работы Фидия: художественно исполненная голова Перикла и статуя Афины Лемнийской; без шлема, с выражением юной грации, она была неотразимо прекрасна. Косые лучи полуденного солнца пронизывали своим ярким светом все здания Акрополя; на возвышенном просторе перед глазами путника открылась волшебная картина красок, линий, форм и теней.
Несколько вправо перед Каллистратом, там, где поверхность Акрополя образует покатость к югу, на исполинском фундаменте, составляющем будто продолжение самого холма, высилось здание чудной красоты: это был Парфенон. Это здание было массивно – и легко; стройные дорические колонны (их было 46) обегали кругом все здание двойным рядом и напоминали собою двигающуюся процессию; поддерживая верхнюю часть здания, колонны невольно направляли глаза зрителей кверху; здесь на красном фоне отчетливо выступал целый ряд рельефных фигур: с одной стороны они изображали рождение Афины, а именно тот момент, когда она «в быстром движении спрянула вниз на вершину Олимпа»; с другой изображалась борьба Афины с Посейдоном; со всех сторон на разных выступах боги и люди боролись со сказочными чудовищами. Вокруг внутренней колоннады широким бордюром тянулось панафинейское шествие, освещенное снизу; оно казалось совсем живым.