Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо

Изяслав объявил сбор земского ополчения – «повеле собирати вой от мала до велика, и бысть вой без числа». К киевскому войску присоединились сыновья Ярославичей – Владимир Мономах со смольнянами и Ярополк Изяславич с вышгородекой дружиной. В конце сентября объединенная рать подступила к Чернигову. Олега и Бориса уже не было в городе. По некоторым известиям, они уехали в Тмуторокань собирать новое войско[185]; однако представляется маловероятным, чтобы они успели обернуться туда-обратно так быстро. Скорее всего, они набирали новых воинов где-то поблизости или же скликали приведенных ранее половцев, рассыпавшихся «облавой» по южнорусским землям. Во всяком случае, черниговцы явно надеялись, что отсутствие Олега и Бориса не будет продолжительным, поскольку не открыли ворота Ярославичам и «затворишася во граде». Очевидно, в их мнении, права Олега Святославича на отчий стол выглядели предпочтительнее Всеволодовых. Войско Ярославичей пошло на приступ. Особо отличился Владимир Мономах, который, захватив восточные ворота Чернигова, ворвался в «окольный» (внешний) град и сжег его. Черниговцы отступили во внутренний «дьнешний град» (детинец). Дальнейшие осадные действия были прерваны известием о подходе Олега и Бориса с войском. Рано утром Ярославичи сняли осаду и двинулись навстречу племянникам. Между тем в стане последних царил раздор. Устрашенный численностью противника, Олег уговаривал Бориса вступить с дядьями в переговоры: «И рече Олег Борисови: «не ходим противу, не можем бо стати противу четырем киязем; но пошлем с мольбою ко стрыема[186] своима». Но Борис насмешливо отвечал на это: «Толико ты зри, а аз им противен всем» («Ты стой и только смотри, а я один пойду против всех»). По мнению летописца, Борис своей гордыней прогневал Бога («похвалився велми, а не ведый, яко гордым Бог противится») и поплатился за это. 3 октября дядья и племянники сошлись «у леса на ниве Нежатине[187] и сразившеся обои бишася крепко; и бысть им сеча зла». В упорном бою обе стороны потеряли по одному из своих предводителей. Первым пал Борис[188], а вслед за ним был убит и Изяслав: сражаясь в пешем полку, рядом с простыми ратниками («в пешцех»), он не заметил, как в разгар боя неприятельский всадник внезапно подскакал к нему сзади и нанес смертельный удар копьем «за плеча». Смерть старшего князя могла привести союзную рать в смятение. Но этого не случилось: сеча продолжилась, Олег был побежден и «в мале дружине» едва смог уйти в Тмуторокань.

Тело Изяслава погрузили в ладью и спустили вниз по Десне к Киеву. Весь город вышел встречать убитого князя. По обычаю, покойника переложили на сани и повезли на княжий двор. Духовенство сопровождало похоронную процессию с пением, но, говорит летописец, всеобщий плач и вой заглушал церковные распевы. Ярополк Изяславич шел за санями со своей дружиной, причитая со слезами: «Отче, отче мой! Не без печали пожил ты на сем свете, многи напасти приемь от людей и от братья своея, ныне же погибе не от брата, но за брата своего положи главу своя!» Изяслав был погребен в церкви Успения Пресвятой Богородицы (Десятинной), в мраморном гробу.

Обстоятельства гибели Изяслава поразили современников. Смерть великого князя в междоусобной сваре, отчасти им же и спровоцированной, была истолкована в духе евангельской заповеди: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (И н., 15: 13). Изяслав удостоился от летописца (из числа учеников преподобного Феодосия) необыкновенно теплого и умильного слова – настоящего отпущения грехов: «Бе же Изяслав муж взором красен, телом велик, незлобив нравом, кривды ненавидя, любя правду, клюк [хитростей] же в нем не бе, ни льсти, но прост умом [в смысле: прямодушная, непосредственная натура], не воздая зло за зло». То, что он не отверг в несчастье брата, «показав любовь велику, якоже апостол глаголаше: утешайте печалныя», перевесило все – и предательский захват Всеслава, и зверскую расправу над киевлянами в 1069 г., списанную на самоуправство Мстислава, и безоглядный торг независимостью Русской земли при германском и папском дворах: «По истинне, аще что сотворил есть во свете сем некое согрешение, отдасться ему, занеже положи главу свою по брате своем, не желая болшия власти, ни имения хотя болше, но за братню обиду… В любви бо все совершается: любве ради сниде Бог на землю и распятся за ны грешныя, взем грехы наша… любве ради мученицы пролиаша кровь свою; любве ради и сий князь пролия кровь свою за брата своего, совершая заповедь Господню».

Глава 8 Княжение Всеволода

I

Пятидесятилетний Всеволод выполнил предсмертную просьбу своего отца: занял киевский стол не «насилием», а «правдою», дождавшись своей очереди по родовому счету. Долгие годы он терпеливо пребывал на вторых и третьих ролях, за спиной старших братьев, неизменно держа сторону сильнейшего. И вот, после гибели Изяслава в битве на Нежатиной ниве, Всеволод наконец «седе Кыеве на столе отца своего и брата своего, приим власть [волость, землю] русьскую всю».