Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

«Официальная» история Руси творилась в Киеве. Чтобы стать и признаваться краеугольным камнем династическо-государственной истории Руси, сказание о Рюрике должно было быть хорошо известно в Киеве и присутствовать в одном из киевских сводов. Вряд ли впервые включенный в местную, новгородскую летопись только в 1050 г., как полагал А. А. Шахматов, рассказ о Рюрике (к тому же связанный уже с «историческими» киевскими князьями) мог к концу 1050-х гг. завоевать такой авторитет в Киеве, чтобы побудить Ростислава Владимировича назвать своего сына Рюриком[781]. По предположению Д. С. Лихачева, источником летописного текста (добавлю – составленного в Киеве) послужила устная информация Вышаты или Яна Вышатича, включенная Никоном в свод 1072/1073 г.[782]. Надо сказать, что Ян Вышатич очевидным образом не мог быть передатчиком сказания, поскольку его деятельность приходится на время, существенно более позднее, нежели рождение Рюрика Ростиславича. Слишком поздним представляется и свод Никона как первая летописная запись сказания о Рюрике. Существенная роль же Вышаты в переносе сказания из Новгорода в Киев в принципе возможна. После неудачного похода Владимира Ярославича на Константинополь 1043 г. Вышата, сын новгородского посадника Остромира, назначенный воеводой при Владимире, проводит три года в византийском плену и затем возвращается в Киев. Именно в это время он и мог распространить в Киеве повествование о первом новгородском князе Рюрике. Позднее Вышата оказывается тесно связан с Ростиславом Владимировичем: в 1064 г. он вместе с ним бежит в Тмуторокань. Воевода отца, Вышата, как следует из событий 1064 г., оставался в близких отношениях с Ростиславом, и именно по его подсказке Ростислав мог выбрать имя «Рюрик», еще только недавно приобретшее особое значение для русского княжеского рода.

Однако при всей привлекательности подобного предположения оно вызывает существенные сомнения. Во-первых, слишком невелик временной «зазор» для распространения и закрепления в сознании княжеского рода представления о Рюрике как его первопредке. Во-вторых, вряд ли один информатор, даже такой авторитетный, как воевода Вышата, мог внедрить в сознание верхушки древнерусского общества, ведшей свое происхождение от Игоря[783], новое генеалогическое построение. В-третьих, тесные связи киевских князей с Новгородом отнюдь не ограничивались 1040-ми гг.

Прежде чем определить возможное время переноса новгородского сказания о Рюрике в Киев и его включения в летопись, представляется важным обратиться к вопросу о том, чем могло привлечь киевского летописца сказание о Рюрике и что могло заставить его положить это сказание в основу всего здания истории восточного славянства, связав Рюрика родственными узами с Игорем. Ведь в Киеве не только известны были предания об Олеге и Игоре, первых русских князьях, но очевидна была и генеалогическая цепочка Ярослав – Владимир – Святослав – Игорь. Несомненным предком, от которого пошел род русских князей, был Игорь. Однако сказание о Рюрике содержало принципиально важный для русского общества последней четверти X – начала XI в. мотив легитимности власти. Заключение Рюриком ряда с местной знатью придавало его правлению изначальную законность. Он правил не как захватчик или узурпатор, а «по ряду по праву». Он вокняжился в период безвластия у призвавших его племен и тем спас их от «ратей великих и усобиц», разделил власть со своими братьями и затем «приял власть един» после их смерти, не нарушив принцип «не преступати в жребий братень» (как сыновья Ноя и как завещал Ярослав Мудрый своим сыновьям)[784]. Законность единоличной власти Рюрика не могла быть оспорена. Не так обстояло дело с властью Олега и Игоря. В предании о захвате Киева Олег выступает в качестве предводителя войска, хитростью и силой утвердившегося в Киеве. Его право на власть – как и любого другого викингского вождя – основывается на силе и удаче; никаких других обоснований законности его правления и не требовалось в той воинской среде, в которой формировались предания о нем. Однако именно против права силы и выступали древнерусские летописцы. Не имела, очевидно, обоснований в устной традиции – до его соединения с Рюриком – и легитимность правления Игоря (можно предполагать, что о его происхождении, так же как и о происхождении Олега устная традиция сведений не сохранила). Изображение же его сыном пусть и не киевского, но первого правителя на Руси, обретшего власть законным путем, сразу же придавало Игорю статус неоспоримого, «порфирородного», законного князя. Не случайно, составитель Начального свода вносит в текст сказания о захвате Киева обоснование легитимности вокняжения в Киеве пришельца из Новгорода ссылкой на княжеское происхождение Игоря, сына Рюрика: «вы нѣста кнѧзѧ. ни рода кнѧжа. но азъ есмь роду кнѧжа»[785].