Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

В ПВЛ указание на войны Рюрика отсутствует, но статья 862 г. завершается (после рассказа о поселении Аскольда и Дира в Киеве) фразой: «Рюрику же кнѧжѧщю в Новѣгородѣ»[754]. В последующем тексте Сказаний о первых русских князьях сообщение о княжении является своего рода связкой, соединяющий различные сюжеты в истории князя: так, захватив Киев, «сѣде Ѡлегъ кнѧжа в Києвѣ. и рече Ѡлегъ се буди мати градомъ рускими», за чем следует рассказ об установлении им порядка и строительстве городов. Вслед за текстом договора 911 г. сообщается, что «живѧше Ѡлегъ миръ имѣа ко всѣм странамъ. кнѧжа в Києвѣ», после чего следует рассказ о его смерти. После смерти Олега «поча кнѧжити Игорь». Вернувшись из византийского похода, Игорь «нача кнѧжити въ Киевъ» и отправился собирать древлянскую дань[755]. Если в первом и третьем случаях можно предположить простую констатацию факта (Олег убил Аскольда и Дира и вокняжился в Киеве, Игорь унаследовал княжение после Олега), то в двух других такая констатация не нужна: и Олег, и Игорь отправляются в Византию, уже являясь киевскими князьями. Предшествуя повествованиям о смерти князя, эта фраза скорее отмечает в самом общем виде деятельность вернувшегося из похода князя: наведение порядка, суд, сбор даней и пр. – деятельность, которая летописца не интересует и о которой он рассказывать не собирается, но констатировать которую считает необходимым. Неслучайно эта констатация в обоих случаях имеет одинаковую вербальную форму: князь «нача кнѧжити въ Киевъ… иприспѣ ѡсень…». Именно «административная» деятельность князя перечисляется в том единственном пассаже, где за этой фразой не следует повествование о его смерти (о вокняжении Олега в Киеве). В ИВ Л сообщение о княжении Рюрика в Новгороде и его смерти отделены «пустыми» годами и статьями, заимствованными из византийских источников: о походе Аскольда и Дира на Константинополь, о воцарении императора Василия I, о крещении болгар: цельное сказание, завершавшееся смертью Рюрика, разорвано – так же, как оторвана от него и экспозиция. Возникает поэтому предположение, не может ли фраза «Рюрику же кнѧжѧщю в Новѣгородѣ» «обобщать» деятельность Рюрика в период его княжения, заменять пересказ не интересовавших летописца рассказов о событиях, происходивших в это время[756].

Наконец, в сказание о Рюрике входил договор-«ряд», на условиях которого Рюрик становился правителем[757]. Именно эта часть сказания, очевидно, представляла наибольшее значение как для скандинавских дружин в Новгороде, так и для самих новгородцев. Для тех и других ряд был прецедентом первостатейной важности. Для первых он определял предоставляемые им права, для вторых – служил образцом приглашения князя на их собственных условиях. Бытование сказания в устной традиции поддерживалось перманентной актуализацией ряда как способа урегулирования отношений варяжских отрядов, нанимавшихся на службу к местным властям, с одной стороны, и как формы отношений Новгорода с киевскими князьями, с другой. Продолжение традиции приглашения князя в X в., вероятно, можно усмотреть в рассказе ПВЛ и НПЛ под 970 г. о приходе к Святославу новгородцев, «просѧще кнѧзѧсобѣ» и угрожающих, «аще не поидете к намъ то налѣземъ кнѧзѧ собѣ»[758]. Формулировка угрозы новгородцев перекликается со Сказанием о призвании варягов, где уставшие от усобиц словене и прочие решают «поискать себе князя»[759]. Заключение договора (докончания) между князем-«наемником» и новгородской знатью превращается со временем в норму, сохраняющуюся в Новгороде на протяжении всего его независимого существования[760]. Память о прецеденте могли поддерживать также стабильные, хотя временами и нарушаемые, но затем восстанавливаемые даннические отношения с Киевом (еще Олег «оустави дани… Варѧгомъ. дань даѩти ѡт Новагорода»; в середине X в. Константин отмечает, что Новгород поставляет росам в Киев моноксилы; в 1014 г. Ярослав отказывается платить Владимиру новгородскую дань, но, по замечанию составителя ПВЛ, она выплачивалась вплоть до смерти Ярослава)[761].