Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

Если НПЛ действительно полностью или почти полностью[727] воспроизводит текст Начального свода, то указанные разночтения свидетельствуют о том, что автор ПВЛ использовал в качестве своего источника не текст Начального свода. Более того, трудно предположить, что составитель ПВЛ сам, без опоры на письменные источники, мог бы радикально переработать повествование, восстановив место Олега в начальной истории киевских князей[728]. Вероятнее, что речь должна идти не о первичности или вторичности текста ПВЛ по отношению к тексту Начального свода, а о том, что все эти сюжеты, равно как и представленная в ПВЛ их взаимосвязь и последовательность, восходят не к Начальному, а иному своду, в котором с Начальным сводом совпадали (частично) сюжеты, но принципиально различалась их трактовка, привязка к известным по устным преданиям лицам, хронология относительно друг друга, а также их текстовое воплощение.

Кардинальное расхождение «взглядов на мир» (worldviews) составителей Начального свода и ПВЛ уже отмечалось в новейших исследованиях[729]. Оно проявляется и в идейной направленности Введения[730], и в интерпретации библейских сюжетов, и в отношении летописцев к знамениям, к роли ангелов в жизни людей и пр. «Идеологическая программа» Начального свода «ориентирована на модели византийской хронографии и апокалиптики и рассматривает историю Русской земли в перспективе, которую можно определить как “имперско-эсхатологическую”»[731]. Составителя же ПВЛ интересуют прежде всего истоки Русской земли («откуду есть пошла Руская земля»), ее происхождение и начала, восходящие к распределению «уделов» между сыновьями Ноя и разделению языков после Вавилонского столпотворения. Составитель Начального свода решительно модифицировал предшествующую традицию: «с тем же радикализмом и прямолинейностью» он создал новое Введение к летописи, отказавшись от библейского зачина (разделения земли между сыновьями Ноя), разбил рассказ о полянах вставкой из хронографа о походе руси, хронологизировал повествование, разрывая цельный рассказ годовыми датами[732]. К отмеченным А. Тимберлейком и А. А. Гиппиусом новациям составителя Начального свода можно добавить и реинтерпретацию взаимоотношения сюжетов об Аскольде и Дире, Олеге и Игоре. В «имперско-византийской перспективе» Игорь представляется единственным легитимным правителем Руси. Альтернативы этому варианту «начал Руси» в Начальном своде элиминированы.

Таким предшествовавшим Начальному своду источником ПВЛ в случае с Введением и рядом других пассажей, по предположению А. А. Гиппиуса, был свод 1073 (по датировке А. А. Шахматова) или 1072 г. (по мнению А. А. Гиппиуса)[733]. В этом своде, вероятно, Сказания о первых русских князьях уже существовали в композиционно и текстуально сложившемся виде и включали легенду о Кие и о «хазарской дани», сказания о Рюрике и походе Аскольда и Дира на Константинополь (вероятно, изначально не связанные друг с другом), историю захвата Киева Олегом, последующие деяния Олега (часть которых была опущена в Начальном своде[734]), повествования о неудачном походе Игоря и его смерти у древлян. К этому своду, радикально переработанному составителем Начального свода, автор ПВЛ вынужден был вернуться, чтобы восстановить последовательность событий, согласующуюся со сведениями оказавшихся в его распоряжении новых документов.

Однако при всем различии трактовок ранней истории Руси и свод 1072/1073 г., и Начальный свод сходились в одном – «начало Руси» связано с вокняжением в Киеве пришедшего с севера вождя (будь то Олег или Игорь). Казалось бы, от первого киевского князя, деяниями которого открывается история Древней Руси как единого целого, и могли бы вести летописцы род русских князей, которые в таком случае должны были бы стать Ольговичами или Игоревичами, но никак не Рюриковичами. Тем не менее, летописная традиция последней четверти XI в. упорно связывает киевского князя Игоря родственными узами с Рюриком, представляя последнего предком русских князей.

Сказание о Рюрике имеет, по вполне справедливому общему мнению, ладожско-новгородское происхождение[735] и восходит к устной традиции, возникшей еще в IX в.[736]. Представленное в ПВЛ и НИЛ в качестве социогенетической легенды – предания о происхождении в Новгороде верховной власти в результате приглашения местных правителей и в соответствии с договором-рядом, – в первоначальном своем виде, как можно предполагать, сказание имело существенно иную форму[737].