Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

Эпизодичность и нерегулярность появления варяжских «находников» в этот период отразили древнеисландские саги (в первую очередь, «Круг земной» Снорри Стурлусона), которые упоминают до X в. лишь походы в Прибалтику[941]. Восточная экспансия норманнов по преимуществу распространялась на Прибалтийские земли, и только немногие дружины проникали дальше по речным системам, привлекаемые возможностью грабежа местного населения и взимания дани (судя по сведениям саг, первое было более распространено). Однако сбор дани был эпизодическим уже в силу нерегулярности походов скандинавов и напоминал скорее разовый побор – откуп от грабежа[942], нежели зачаточную форму налогообложения. Еще одним источником доходов для скандинавов была торговля как с финским, так и со славянским населением.

В этих условиях для самой Скандинавии основным результатом связей с финским и восточнославянским миром стал импорт арабского серебра, который, по данным нумизматики, начинается в конце VIII в.[943]. Видимо, неслучайно первый период поступления восточного серебра, определяемый Р. Р. Фасмером и В. Л. Яниным временем до 833 г.[944], примерно соотносится с древнейшим этапом восточноевропейско-скандинавских контактов. Нерегулярность связей и очевидный приоритет Восточной Европы находят отражение в незначительном количестве кладов этого периода на о. Готланд: на восточнославянской и финской территориях известно 37 кладов, в Западной Европе – 17, тогда как на о. Готланд – всего 4[945].

При этом, как показал Е. Н. Носов, «основной поток восточного серебра в северной части Балтийско-Волжского пути проходил в IX–X вв. через территорию Приильменья, ильменского Поозерья и Поволховья – районы, которые как раз в то время являлись центром расселения новгородских словен»[946] и были зоной ранних славяно-скандинавских контактов. Оседание арабских монет именно в районах славянской колонизации заставляет предположить активную роль славян в распространении восточного серебра, в котором участвовали и скандинавы. На протяжении IX в. усиливается ориентация скандинавов на основные пути, по которым серебро проникало на север Восточной Европы: ареалы скандинавских находок IX в. совпадают с местами наибольшей концентрации кладов по Волхову, на Сарском городище и в Верхнем Поволжье. Приток арабского серебра на Север способствовал интенсификации процессов имущественного и социального расслоения, развитию внутренней и внешней торговли Скандинавских стран, укреплению их восточных связей.

Второй этап – вторая половина IX – первая половина X в. – ознаменован формированием раннефеодальных государств в обоих регионах. В Скандинавии продолжаются активные миграции населения: на Западе – это заселение Исландии, колонизация Британских островов, Нормандии и т. д. На Востоке происходит вовлечение норманнов в социально-экономические процессы образования Древнерусского государства.

Присутствие скандинавов в крупнейших городах Руси – Ладоге, Новгороде, на торгово-ремесленных поселениях типа Городища под Новгородом, Сарского и Тимерева в IX в. – засвидетельствовано письменными и археологическими источниками. Но именно эти города, в которых сели, согласно разным версиям легенды о призвании, варяги, – Ладога, Новгород, Белоозеро, Изборск – были форпостами славянской колонизации на восточноевропейском Севере. Именно здесь, в сфере городской полиэтничной культуры, протекает, вероятно, первая фаза «славяно-скандинавского синтеза»[947].

Однако скандинавы не могли находиться здесь без урегулирования отношений с местным финским и недавно осевшим славянским населением. Собственно, в легенде о призвании варягов и отражено предание о регламентации прав и обязанностей варяжских князей по отношению к местной знати. В.Т. Пашуто подчеркнул важность того обстоятельства, что варяжский князь был приглашен для «наряда»[948]: этот термин определял условия, на которых князь подряжался правящей знатью отдельных русских городов и областей.

Легендарное призвание варяжских князей представителями знати северной (новгородской) конфедерации племен[949], с одной стороны, усилило приток скандинавских дружин на Русь[950], с другой – определило их положение, подчиненное интересам формирующегося правящего класса Древней Руси, прежде всего великокняжеской власти.