Древняя Русь и Скандинавия: Избранные труды

Скандинавские древности в Южной Руси становятся все более многочисленными и отчетливыми в середине – второй половине X в., что обнаруживает прямую связь оседающих здесь скандинавов с великокняжеской властью. Скандинавские комплексы концентрируются в местах стоянок великокняжеских дружин, куда, очевидно, свозилась дань и откуда осуществлялся контроль над торговыми путями и племенными территориями. Наблюдается тяготение этих стоянок к двум крупнейшим центрам Среднего Поднепровья: самому Киеву (Киев, Вышгород, Китаев)[912] и Чернигову (Шестовица, Седнев, Табаевка)[913]^[914], но аналогичные памятники, также отражающие пребывание дружин великого киевского князя, имеются и в Гнёздове под Смоленском, в Тимереве под Ярославлем и др., т. е. на дальних рубежах формирующегося Древнерусского государства. Показательно, что в Южной Руси (вне зоны Днепровского пути) очень мало рассеянных, единичных находок скандинавских предметов или комплексов. Отсутствует и собственная скандинавская топонимия для населенных пунктов: все известные скандинавским источникам южнорусские топонимы – передача местных наименований: Киев > Koenugarðr[915], Витичев > Vitahólmr38, тогда как на севере большинство топонимов имеют скандинавское происхождение (Hólmgarðr) или образованы с помощью скандинавских терминов (Aldeigjuborg)[916].

Таким образом, оседание скандинавов в Южной Руси с самого начала было связано с укреплением центральной власти в Киеве и подчинено задачам становления и консолидации Древнерусского государства.

Завершение процессов образования Древнерусского государства в последней четверти X в. ставит приходящих на Русь скандинавов в новые отношения с центральной властью. Дружинники Олега и Игоря, осевшие на Руси, и их потомки уже вряд ли могут рассматриваться иначе, нежели как представители древнерусской военной знати: показательно, что и летописец конца XI – начала XII в. никогда не применяет к ним этническое определение «варяг», т. е. скандинав. Они – русы. Варягами же называются скандинавы, оказывающиеся на Руси в качестве воинов-наемников и торговцев, как правило, на короткое время[917]. Лишь незначительная часть их остается здесь навсегда[918], поскольку необходимость в использовании новых выходцев из Скандинавии в аппарате государственного управления уже отпала: существует достаточно широкий слой местной знати. Основной формой деятельности новоприбывающих скандинавов, собственно «варягов», становится военная служба: их отряды нанимаются на более или менее длительный срок за определенную плату, после чего распускаются или отправляются домой на север или далее на юг – в Византию. Они находятся под строгим контролем центральной власти и в конфликтных ситуациях древнерусские князья защищают интересы местного населения, а не пришлых наемников[919]. На протяжении первой половины XI в. роль варягов продолжает уменьшаться, становясь чисто вспомогательной, и постепенно сходит на нет.

(Впервые опубликовано: Хорошие дни. Памяти Александра Степановича Хорошева. Великий Новгород; СПб.; М., 2009. С. 340–347)

Древнерусские влияния в культуре Скандинавии раннего средневековья (К постановке проблемы) [920]

Е. А. Мельникова, В. Я. Петрухин, Т. А. Пушкина

На протяжении двух столетий обсуждения «норманнского вопроса» русско-скандинавские отношения раннего средневековья рассматриваются исключительно как однонаправленный процесс воздействия скандинавов на социально-политическое и культурное развитие народов Восточной Европы. Дискуссия между норманистами и антинорманистами полностью сосредоточилась на оценке характера и степени этого влияния[921]. Изучение лишь этого направления связей было определено традициями старой норманистской школы, для которой культуртрегерская роль норманнов в Восточной Европе была исходной аксиомой и, наряду с априорным представлением о более слабом, по сравнению со Скандинавией, экономическом и социальном развитии славянского мира, исключала саму постановку вопроса о возможных обоюдных воздействиях.