Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

Идея будущего — факт развития культуры. В древности все было ясно: осень наступит после длящегося лета — и это будущее, которое одновременно и прошлое собирательно и отвлеченно в мысли; ведь я уже пережил не одну осень. Ожидание осени в этом смысле есть возвращение в прошлое как идею, и лишь реально — в будущее. Только качественный скачок в мышлении способен разорвать повторяющийся цикл. Конец мира — это будущее абсолютное, в отношении и к настоящему, и к прошлому. Однако такого рода «будущее» неясно, да еще и утверждается как «второе пришествие», то есть как повторение бывшего. Будущее воспринимают в знаках модальности, как ожидаемое, напророченное, и не всегда как желаемое. Модальность будущего многозначна, и в этом качественное отличие средневековых представлений о будущем времени от современных нам. Будущее существует в модальностях необходимости, желательности, ожидаемости и т. д.

Также и в прошлом был момент, не связанный с другими моментами «возвращения». Это момент творения, создания, становления, допустим, того же мира, как его описывают средневековые «Шестодневы». Здесь тот же прерыв постепенности, качественный скачок, взрыв, который стоит в начале всего. На этом также останавливается внимание средневекового мыслителя, но и это также — модальные оттенки прошлого. Не может быть иначе, поскольку само представление времени связано с обозначением его как «вертуна».

Цикличное представление времени направлено на порождение прошлого, и память тут стоит на первом месте. Но, кроме памяти, есть инстинкт, «инстинкт вообще устремлен к будущему» и порождает идеалы (Кассирер, 1944, с. 53). Становление идеи будущего времени было развитием абстрактных представлений сознания.

Э. Кассирер удачно показал различие между тремя степенями в представлении будущего времени (там же, с. 43); его толкование можно обозначить так:

Будущее как прошлое — в памяти — оно реально;

Будущее как настоящее — в действии — оно чувственно;

Будущее как будущее — в воображении — оно символично.

Действительно, древнеславянская и древнерусская глагольные системы содержали в себе описательные формы первых двух типов. Тщательно и основательно их описал А. А. Потебня как «неопределенное наклонение», субъективное или объективное (Потебня, 1958, с. 335-430).

Это и «будущее в прошедшем», и сама по себе форма настоящего времени («простое будущее»): в содержательном смысле глагол несовершенного вида просто описывает действие, а глагол совершенного вида имеет силу утверждения (решения, воли, приказа), внешне совпадая с так называемыми «дезидеративами», которые в древних языках исполняли роль будущего времени (например, в греческом). Все, что модально окрашено, переключает внимание с настоящего момента на будущее, благодаря своему значению предельности и безусловности: иду — и пойду, делаю — и сделаю... Но формами будущего времени вторые из этих пар впоследствии становились в связи с формированием категории глагольного вида, не раньше XV в. До того это было то же настоящее время, но с какими-то тонкими различиями. В частности, в старославянских переводах X в. греческое будущее время славяне передавали глагольной формой настоящего совершенного вида, а греческий имперфект — настоящим временем несовершенного вида. Модальность пожелания представлена в описательных временах (сказуемых) типа хочю быти — хотѣаше быти. Когда воинственный клич Святослава — Хочю на вы ити! — слышали его враги, они не расслаблялись, надеясь на то, что это случится лишь в будущем. Он уже шел на них.

Будущее как категория — символическое время Средневековья — формировалось долго. Категорией мысли и языка будущее стало достаточно поздно. В 1237 г. летопись сообщает о Данииле Галицком: «Приде вѣсть Данилу во Холъмѣ будущю ему» (Ипат. лет., л. 262 об.) — в синтаксическом обороте с причастием будущю утверждается: «когда он находился в Холмске»; это выражение будущего как прошлого. В «Домострое» середины XVI в. то, что впереди, понимается уже как будущее, и всякий хозяин должен о нем заботиться еще сегодня, в настоящем времени: «И вперед иные на потребу пригождается» (остатки со стола пригодятся в будущем). Разворот времени от прошлого в будущее еще связан с настоящим. Через столетие после этого старообрядцы пытаются сохранить в употреблении такое «реально чувственное», вечное время и потому использовали старую формулу молитвы о Христе: «Егоже царствию несть конца», тем самым возражая никонианской ереси (тот же член молитвы читался иначе: «Его же царствию не будеть конца»). Вопреки сложившемуся в XVII в. противопоставлению символического будущего — реальному настоящему, старообрядцы держатся средневековой нормы.