Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

Настоящее вовсе не время — это образ действия в ощущении; прошедшее тоже еще не время — это образ события, данный в памяти. Элементы времени-вертуна, они как части его не являются временем в нашем понятии. Идея абстрактного времени оплотняется в во-об-раж-ении будущего как настоящего идеала. Для Иоанна Экзарха в X в. именно такая идея будущего — род, к которому прошедшее и настоящее — виды (Колесов, 2002, с. 293). Церковный историк показывает, что средневековое символизирующее мышление исповедует особый принцип, «принцип иконичности — двуединства Первообраза и образа... небесного и земного» (Лепахин, 2000, с. 233). Это мы говорим о роде и виде, средневековый человек понимает дело иначе: род — Первообраз, и только виды в наличности существования воплощают его как образы сущего, отмеченного тем же словом.

Но когда сложилось представление о векторном времени, настоящее исчезает вовсе. Если прежде именно «настоящее время» было временем по преимуществу (ибо оно длится), с образованием новых понятий о времени оно сжимается до точки, до момента, перед которым — прошедшее, и за которым — будущее.

Видимые следы словесного выражения будущего в древнеславянском языке обманчивы. Вот редкая форма, встреченная в старославянских текстах, — бышѫщее. Похожа на действительное причастие и обозначает будущее. Но никакого отношения к будущему времени по смыслу формы она не имеет. Ведь не признаем мы значение будущего времени в глаголах слу-ш-ает или слы-ш-ит, а ведь суффикс в них тот же, что и в этом странном бы-ш-ѫщее: -ш-, восходящий к -с- (-s-). Слу-ш-ает так же относится к слу-ти, как бы-ш- к бы-mu. То, что «слывет» извне, я хотел бы услышать и слушаю.

Суффикс -s- в древнейших индоевропейских языках служил для выражения желания. Не было отвлеченной идеи будущего времени, было совсем иное: пожелание проникнуть в недоступное будущее. Впоследствии и форма того же причастия изменилась (правильно образована от основы настоящего времени): «будущая нѣкая повѣдая» (Александрия, с. 39). Пожелательные слова со временем образовали сослагательное наклонение, которое и прилагалось главным образом к будущим событиям, на исполнение которых рассчитывают либо потому, что их желают, либо потому, что их ожидают. Личное желание лежит в стороне от реальных движений времени и наполняющих его событий. Это всего лишь шаг движения в сторону осознания категории будущего времени. Магический круг повторяющихся событий не имеет будущего. Только верой и желанием можно выйти из этого круга и проникнуть в будущее.

Дело прояснится, если выйти за пределы категории времени. Нынешние глагольные наклонения — изъявительное, сослагательное, повелительное — в своем развитии также отражают определенные ступени развития сознания. Изъявительное годится для изложения реальных событий, поэтому почти не изменяется в течение многих веков; именно в нем и развивается категория времени как осознанная реальная сущность. Остальные же наклонения изменялись. Было некое «желательное» наклонение, «побудительное», «условное» и другие, ныне исчезнувшие в славянских языках.

Древнее желательное наклонение (оптатив) славяне еще в доисторические времена переиначили в повелительное, использовали формы прежнего пожелания для выражения своей воли. То, что было направлено от себя вовне как просьба, стало отправленным на другого повелением. Все нынешние идите! или иди! (старые формы — идѣте! иди!) когда-то были неуверенным выражением личного пожелания. Настоящего — категорического — императива в славянских языках не сохранилось.

Условное наклонение также связано с прежним пожеланием. В формах типа азъ бимъ шьдлъ ‘я бы пошел’ сосредоточено сообщение о двух мыслительных моментах. Первый связан со смыслом глагола идти (речь идет о перемещении), второй — со вспомогательным глаголом быти, употребленным в «желательной» форме. Собственно, ‘я хотел бы пойти’.

Но ведь если значения личного пожелания, когда-то осмысленные как категория мысли, растеклись своими конкретными значениями по другим представлениям, можно ли говорить, что пожелание по-прежнему представлено как самостоятельная категория мысли? Не это стало главным для славян, не на личные пожелания стали они обращать особое внимание. И соответствующие формы переместились на более низкие уровни языкового мышления, спустившись с уровня категории на конкретно лексические обозначения. Одновременно из сферы объективно-реальных отношений они перешли в сферу морально-этических. На категориальном уровне реальное действие противопоставлено нереальному, или возможное — действию вызываемому (повеление). В таком преобразовании грамматических категорий виден результат активной человеческой деятельности.