Древняя Русь : наследие в слове. Мудрость слова

По мнению А. А. Потебни, русская причина есть причиняющее (имя действующего лица), причинение (совершение этим лицом действия) и причиненное (совершено, т. е. результат): «Отражение действия на предмете имеет причиною действие субъекта». Пока все это слито в общем деянии и представлено в слове притъка, мы имеем не термин, а описание ощущения. Но ощущение верное. Другие факты языка подтверждают это впечатление.

Вопрос, который мы задаем, постигая причину, — тоже позднего происхождения. Почто и почему возникают как раз в XV в.: в «Правде Русской» их еще нет, а в «Псковской судной грамоте» XV в. сочетание по тому известно (по этой причине). Вопрос в теории еще не поставлен, а уж ответ на него готов.

Однако, чтобы причина была понята осознанно как категория и выделена в ряду других гиперонимов как термин, нужно было осознать не только связанное с причиной условие, но и цель.

И тут кстати сказать, что случайное соотнесение причины с приткой привело к народной этимологии слова причина, причем не без некоторой иронии. Причина — то, что попритчилось, померещилось, задним умом отыскано. Николай Бердяев полагал, что категория причины для русской ментальности несущественна, и даже писал это слово как приТчина, намекая на то, что причины мы ищем задним числом, а потому никогда нельзя быть уверенным, что нашли их в их цельности.

В последовательности предъявления слов, имеющих отношение к выражению категории:

вина → при-тък-а → при-чин-а, можно видеть синтез первых двух — отвлеченно книжного и конкретного, разговорного — в третьем. При этом вина противопоставлена двум другим как «причина» недеятельная, субъективно внутренняя, к действительным причинам событий отношения не имеющая. Притка субъективна, но является внешней, приходит извне; причина — и внешняя, и действенная, и притом объективная. В смене слов для выражения категории заметно стремление объективировать смысл причин, которые действуют в мире помимо воли людей.

ЦЕЛЬ

Высшее сознание или внутренняя самооценка ставит человека в определенное отношение к целому мировому процессу, как деятельного участника в его цели.

Владимир Соловьев

Как причина (а у славян и за-кон) исходит из начала, определяясь истоком дела, так и цель находится в конце движения, но уже никак не связана с началом. Цели также добиваются в активном действии. Греческое слово τέλος ‘цель’ когда-то обозначало конец, связано с глаголом τέλλω ‘совершать’. Так же и в германских, и в славянских языках. Дѣля ‘для, ради’ восходит к слову дѣло.

Но подобно тому, как конъ — это и начало, и конец одновременно, так и дѣля первоначально и причина, и цель. И не только у славян. У римлян propter — ‘рядом’ — ‘по причине’ — ‘ради’. Пространство — причина — цель. Causa— ‘причина’ и ‘для, ради’. Причина и цель вместе. Все индоевропейские языки выдают такое состояние мысли: цель рождается в причинности, потому что конечная причина и есть цель. У Аристотеля, которого так почитает Средневековье, цель — не намерение, а предел. Причин четыре, учит Аристотель: суть бытия (основание, почему вещь такова), материя (основа вещи), начало движения (в котором вещь познается) и то, ради чего существует вещь, и благо, «ибо благо есть цель всего возникновения и движения», «а это — предел, ибо цель и есть предел» (Аристотель, 1976-83, 2, с. 3). Эта мысль известна Древней Руси в переводах текстов Иоанна Дамаскина.

Согласно таким понятиям, принятым отцами церкви, причина и цель вплетены в движение, составляя его суть, но и само движение есть условие причины и цели. Именно идея условия, соглашения лежит в основе старых обозначений цели.

Цѣлъ и условие — этих слов нет в древнерусском языке и долго еще не будет. Есть, правда, в русских говорах слово усло ‘начатая ткань’, от корня со значением ‘связывать, ткать’, но к категории «условие» оно отношения не имеет. Вообще еще было неясно, что такое условие: то, относительно чего условились (субъективно), или то, что обусловило появление вещи (объективно). Ставить вопрос таким образом — ошибка, поскольку субъект-объектные отношения не развились до такой степени, чтобы субъективное и объективное различать. В этом и состоит смысл понятий о причинно-следственных связях в эпоху Средневековья. Они обусловлены и условлены одновременно.

Слово имеет тут первостепенное значение. Через слово осуществлялся договор-уговор, словом закреплялись все связи и отношения.

Выражением причинно-целевых отношений в русском языке становились предлоги для и ради (Лозбэ, 1968; Колесов, 1977).

Рады — падежная форма от слова, родственного глаголу радѣти ‘заботиться’. Для и древнерусское дѣля — от дѣлати. И забота, и свершение одинаково причиняют какое-то начало.