Древний Аллан. Дитя из слоновой кости

– Господин, если б правда всегда открывалась, земля уже давно бы разверзлась или, по крайней мере, на ней не осталось бы ни одной живой души. Да и зачем открывать правду? Ее знаем только мы с вами, не считая Великого царя, который, наверно, уже все забыл, потому как был пьян. Эх, господин, когда у вас нет ни лука, ни стрел, глупо пинать в живот спящего льва, поскольку он тут же вспомнит, что голоден, и проглотит вас за милую душу. Кроме того, рассказывая вам ту историю первый раз, я оплошал. На самом деле я тогда сказал Великому царю, как теперь отчетливо припоминаю, что благородную красавицу зовут Амадой, и он послал за вами лишь для того, чтобы удостовериться, что я не вру.

– Бэс, – воскликнул я, – с какой же легкостью вы, поклонники Саранчи, рядитесь в тогу добродетели!

– Так же легко, как в сандалии, господин, вернее, не совсем, поскольку Саранче они ни к чему. Мы издревле приглядывались к тем, кто поклоняется египетским богам, и научились у них…

– Чему же?

– Среди прочего, господин, тому, что женщина, если она скромница, приходит в смущение при виде голой Истины.

Глава XI Святой Танофер

Мы въехали в Город гробниц, как еще называют Секеру. Там, посреди защищенных башнями пирамид, скрывающих бренные останки древних, позабытых царей, и среди занесенных песками пустыни улиц со множеством памятников, не было ни единой живой души, за исключением одного-двух жрецов, спешащих на доходную службу в поминальные храмы. Бэс оглянулся кругом и фыркнул, выпустив воздух из широких ноздрей.

– Неужели, господин, смерть такая уж большая редкость на свете, – спросил он, – что живым угодно превозносить ее подобным образом, смакуя на кончике языка, словно лакомство, которое они не торопятся проглотить, поскольку уж больно оно вкусное? Ох, и к чему такие траты? Все они жили в свое удовольствие, но им и теперь подавай роскошные палаты, пирамиды да усыпальницы, где не зазорно почить вечным сном, хотя, если б они верили в то, что исповедовали при жизни, им следовало бы предать свой прах земле, дабы накормить ее так же, как когда-то она кормила их, а души свои отпустить на небеса.

– Но разве твой народ поступает иначе, Бэс?

– Большей частью точно так же, господин. Наших усопших царей и сановников мы замуровываем в хрустальные колонны, и делаем это с двойной целью. Во-первых – чтобы колонны служили оплотом величия их преемников, а во-вторых – чтобы наследники их богатств радовались, видя, сколь прекрасны они в сравнении с теми, кто был до них. А поскольку мумия выглядит не очень приглядно, господин, по крайней мере, если ее распеленать, наших царей мы замуровываем в хрусталь нагими.

– А как с остальными, Бэс?

– Их тела предаются земле или воде, а души Саранча уносит – куда бы вы думали, господин?

– Не знаю, Бэс.

– То-то, господин, и никто не знает, кроме царственной Амады да, быть может, святого Танофера. А вот, сдается мне, и проход в его прибежище, – с этими словами он припустил своего жеребца к проему, напоминавшему вход в гробницу.

Нас, по-видимому, ждали, поскольку возникшая в дверном проеме высокая, с гордой осанкой, черноглазая девушка в белом мягким голосом спросила, не мы ли доблестный Шабака и Бэс, его раб.

– Я Шабака, – был мой ответ, – а это Бэс, да только он не раб, но вольный египтянин.

Девушка воззрилась на карлика своими большими глазами и проговорила:

– При прочих равных, я думаю.

– Каких таких равных? – полюбопытствовал Бэс, уставившись на красавицу.

– Храбрейший из храбрых и светлейший из умов, а с ним тот, кто, возможно, выше, чем кажется.

– Кто тебе сказывал про меня? – с тревогой воскликнул Бэс.

– Никто, о Бэс. По крайней мере я такого не помню.

– Не помнишь! Тогда кто ты такая, чтобы знать то, чего не знаешь?

– Меня зовут Карема, дочь пустыни, я служу Чашей святому Таноферу.

– Уж коли отшельники пьют из такой чаши, я и сам готов стать отшельником, – рассмеявшись, сказал Бэс. – Но как женщина может служить чашей мужчине и что за вино вкушает он из нее?

– Вино мудрости, о Бэс, – ответила она, слегка зардевшись, поскольку, как и большинство арабов с благородной кровью, ее легко бросало в краску.

– Вино мудрости, – вторил Бэс. – Из таких чаш многие вкушают вино скудоумия, а то и безумства.

– Святой Танофер ждет вас, – прервала его она и, развернувшись, вошла в проем.

– Меня зовут Карема, дочь пустыни

Чуть дальше – вниз по проходу – виднелась ниша, где помещались три зажженные лампы. Одну из них она оставила себе, а две другие передала нам. И мы двинулись следом за нею вниз по длинной, крутой лестнице, пока наконец не оказались в большом душном зале, вырубленном прямо в скале, где царил кромешный мрак.

– Что это за место? – испуганно пробормотал Бэс.

Хотя говорил он почти шепотом, наша проводница расслышала его и, повернувшись, ответила:

– Здесь погребен бык Апис[29]. Глядите, вот он лежит, его еще не успели замуровать, – и, подняв лампу повыше, она осветила огромный саркофаг из черного гранита, помещавшийся в нише мавзолея.