И всё же не успели еще упокоить мумию Сети, как Баи переметнулся на сторону болезненного сына и наследника главного врага Сети. Мерзкая измена! И этот «делатель царей» еще похвалялся публично, что «утвердил царя на отческом престоле»[262]
. На самом деле больше всего Баи заботило укрепление позиций собственной семьи. Пока царь не достиг совершеннолетия, следовало назначить регентский совет, который на законных основаниях возглавила вдова Сети II, Таусерт. Но где-то за кулисами стоял Баи и дергал марионеток за веревочки.На пятом году регентства (1193) Таусерт отомстила. Приняв полную царскую титулатуру (как Хатшепсут 280 лет назад), она заручилась поддержкой придворных и выступила против Баи. Падение его было быстрым и сокрушительным. Он был казнен за измену, имя его было официально вычеркнуто, тем самым он был лишен и жизни вечной. В документах его теперь называли «великим врагом[263]
» — или, с издевкой, «выскочкой из Сирии[264]». Год спустя и его протеже Саптах очень кстати умер. Лишив своих противников последней точки опоры, Таусерт приступила к систематическому уничтожению памяти о царе-марионетке. Титулатуру и имя Саптаха стерли и в его гробнице, и в той, которую царица построила для себя. Вместо них выбивали имя покойного мужа Таусерт — Сети II. Торжество наследников Мернептаха было полным[265].Правда, это была пиррова победа. Более десяти лет подряд Египет сотрясали войны между потомками Рамзеса II, власть подрывали перевороты и контрперевороты, чистки следовали одна за другой. Правительство было парализовано и бессильно. Мужчины-наследника у династии не было. На троне сидела женщина, попирая освященные веками идеалы египетской монархии. И двадцати лет не прошло после великой победы Мернептаха при Периру, а страна уже опустилась на самое дно. И винить за это нужно было правящую династию. Египет нуждался в новой метле, чтобы смести всю паутину, скопившуюся за время правления Рамзесидов, и восстановить в стране чувство цели и смысла.
Египет испытывал такие моменты и прежде. Живых современников кризиса, случившегося после смерти Тутанхамона, уже не осталось — но события были достаточно свежи в памяти правящего класса, и нетрудно было заметить сходство ситуаций. В тот раз решить задачу помогла армия. Почему бы не применить то же средство снова? Во второй раз за столетие политиканы из Фив и Мемфиса принялись искать среди военных сильную личность, способную основать новую династию и прекратить в Египте разброд и шатания.
Найденный ими кандидат соответствовал этим задачам как нельзя лучше. Офицер, командовавший гарнизонными частями, он обладал именно той подготовкой и опытом, какой требовался для успешности фараона-солдата. Кроме того, у него был сын (также военный) — то есть династия могла состояться. Даже его имя, Сетнахт («Сет побеждает»), было многозначительным, как на заказ.
И Сетнахт не подвел. В 1190 году, собрав подчиненные ему войска, он отправился восстанавливать порядок и сокрушать оппозицию. Через несколько месяцев переворот завершился: «не [осталось] ни единого врага его величества по всем землям»[266]
. Чтобы закрепить достигнутый результат, Сетнахт позаботился об увековечении своих подвигов. На монументе, воздвигнутом в Абу, на традиционной южной границе Египта, Сетнахт велел запечатлеть печальное состояние страны до его прихода: «Земля эта была в запустении; Египет уклонился от почитания богов»[267].Далее рассказывалось о заговоре неназванных египетских сановников, которые намеревались захватить страну с помощью азиатских сторонников. Этот прозрачный намек на Баи должен был возбудить самый старый и закоренелый предрассудок египтян — неприязнь и подозрительность к чужеземцам. Таким образом, Сетнахт мог представить себя не карателем, а спасителем нации, которого высшее божество избрало «из миллионов, презрев сотни тысяч стоявших пред ним»[268]
. Как прежде Хоремхеб, Сетнахт постарался вычеркнуть из истории своих предшественников; нужно было создать видимость законного перехода власти от Сети II к нему. Тут требовалась ловкость рук, аккуратное смещение истины, достойное великого фараона.Хотя Сетнахт был уже далеко не молод, беспокоиться о наследовании ему не приходилось. Преемственность должен был обеспечить сын с характерным именем Рамзес. Когда Рамзес III взошел на престол в 1187 году, он стал сознательно подчеркивать свое сходство с великим тезкой: принял все имена и царские титулы победителя при Кадеше и даже дал своим сыновьям те же имена и придворные должности, какими пользовались отпрыски Рамзеса II. А еще он начал строительство большого поминального храма в западных Фивах, наподобие Рамессеума. И знатные, и простые египтяне, очевидно, воспринимали эту деятельность как начало новой эпохи, возврат к славным временам Озимандии.
История действительно повторялась — но таким образом, какого Рамзес III и не предвидел, и не мог пожелать.
Борьба за выживание