Древний Восток. У начал истории письменности

В другом судебном разбирательстве некий Шешкалла заявил: «Я не являюсь рабом Урсахарабабы». Но два свидетеля доказали: отец Шешкаллы был рабом в доме Урсахарабабы, и он сам там родился, т. е. он тоже раб. Шешкалла был присужден наследникам Урсахарабабы.

Судебных разбирательств, связанных с рабами, было много. Когда умирал свободный человек, его рабы часто рассчитывали на то, что наследники не смогут доказать своего права держать их в рабстве. Но в шумерских домах тщательно хранили семейные архивы — испещренные клинописью глиняные таблички с записями сделок купли-продажи, дарственных сделок и завещаний, и чаще всего нужный документ отыскивался. Если же документа не было, то и тогда всегда легко было найти двух готовых принести клятву свидетелей.

Глиняные таблички скрепляли цилиндрической печатью. В Шумере у каждого уважающего себя человека был маленький резной цилиндрик, пробуравленный по продольной оси. Этот цилиндрик владелец всегда носил на шее на шнурке и не снимал даже ночью, чтобы он не попал в чужие руки. Писать умели только писцы, но когда составлялся какой-нибудь договор или другой важный «документ», заключающие сделку стороны прокатывали каждая свой цилиндрик по краю еще невысохшей мягкой глиняной таблички: оттиск-печать заменял позднейшую подпись.

Гудеа, царь Лагаша, в сидячей позе. В клинописной надписи на его юбке прославляются его деяния.

Царь Урнамму, основатель III династии Ура, правившей во всем Двуречье, поклоняется богу луны Нанне. Внизу — царь в обличье каменщика принимается за работу. Этой символической сценой он хотел привлечь внимание к своим огромным строительным работам.

Таблички были небольших размеров, чтобы можно было писать, держа их на ладони, но в любом судебном разбирательстве они играли важнейшую роль. Решающее значение они имели зачастую и тогда, когда кто-нибудь не мог представить табличку в доказательство своей правоты. Как-то у одной вдовы хотели отсудить сад, который она купила еще при жизни своего мужа Дуду и записала на свое имя. У вдовы была табличка, кроме того она дала клятву, что купила сад на свои деньги. Его присудили ей безапелляционно.

Дошли до нас записи и других судебных разбирательств: об убийстве, краже, отпуске на свободу рабов, о разводе, о содержании, причитающемся детям или родителям, о тяжбе по поводу затонувшего торгового судна и т. п.

Например, жрец Лу-Иннина был убит с ведома его жены. Убийц поймали, и с ними вместе осудили на смерть вдову Лу-Иннины, так как она скрыла случившееся. «Люди, убившие человека, не достойны жизни: это неживые люди. Три мужчины и эта женщина должны быть казнены перед креслом храмового жреца Лу-Иннина, сына Лугалуруду!»

Небольшие дела разбирали или один судья, или трое. Если речь шла о серьезном преступлении, решение выносил суд, состоящий из десяти человек. Нам известны и профессии четверых из этих судей: птицелов, домашний работник, гончар и садовник.

Однако последний расцвет Шумера был непродолжительным. Разложение его уже не могло задержать даже самое строгое соблюдение законности.

Изображение, вырезанное на шумерской цилиндрической печати. Если печать прокатывали по мягкой глиняной табличке, изображение отпечатывалось в виде рельефа. Со временем и во многих других странах Древнего Востока распространились эти нанизываемые на шнурок и носимые на шее диковинные печати, но, конечно, резьба на них всегда менялась.

Как видно, шумерские женщины рожали мало детей. Шумерские города, жители которых часто вымирали от чумы и других заразных болезней, постепенно оказались населенными чужеземцами. Чужеземцами были уже не только рабы и солдаты-наемники, но и большинство богатых купцов и ремесленников. Жившие в приграничных местностях пастухи, земледельцы, рыбаки и охотники были уже не шумерами, а сыновьями аморитов, семитского племени марту, поэтому они охотно помогали приходившим из степей и говорившим на одном с ними языке отрядам грабителей, нападавшим на Шумер.

В помощи этой нападавшие очень нуждались, ибо на землях, прорезанных вдоль и поперек густой сетью каналов, степные кочевые племена сначала чувствовали себя неуверенно. Но со временем они уже двигались здесь, как у себя дома.