Дряхлость

Кошмар исчез. Это была находка. Если она не могла рассказать о своём горе, то, по крайней мере, могла отвлечься разговором о несчастье его. Амалия сразу же прекратила своё занятие и повернулась к Эмилио, чтобы получше увидеть его лицо и рассмотреть, как выглядит её собственное горе на лице другого.

— Бедняга, — пробормотала Амалия побледнев.

Было видно, что она страдает и не находит себе места по неизвестной и ей самой причине. Далее Амалии захотелось поговорить начистоту с братом:

— Сколько дней ты уже её не видел?

Эмилио с радостью всё подробно рассказал. Он уже давно её не видел. Каждый раз, оказавшись на улице, он думал об Анджолине и искал её, но не встречал со дня их последнего разговора. Ему казалось, что с тех пор она избегала показываться на улице.

— Наверное, это так и есть, — сказала Амалия, которая преданно желала разделить несчастье брата.

Эмилио от души рассмеялся и сказал, что Амалия даже не может себе представить, из какого теста сделана Анджолина. Прошло уже восемь дней, как он её оставил, и Эмилио был абсолютно уверен, что она его уже совсем забыла.

— Умоляю тебя, не смейся надо мной, — попросил Эмилио, хотя и прекрасно понимал, что сестра далека от того, чтобы высмеивать его. — Я расскажу тебе о ней.

И Эмилио поведал Амалии биографию Анджолины. Говорил о её легкомысленности, тщеславии и о всём остальном, что составляло его несчастье. А Амалия просто молча слушала брата и не высказывала никакого удивления. Эмилио подумал, что она изучает его любовь и пытается найти сходство с любовью своей.

Так они провели восхитительные четверть часа. Казалось, всё, что разделяло их, исчезло или даже объединяло их теперь. Эмилио так разговорился не из-за того, что испытывал нужду облегчить бремя любви, а только для того, чтобы доставить удовольствие сестре. Он относился к Амалии с огромной нежностью, и ему казалось, что, слушая историю его несчастной любви, она дарует ему своё прощение.

Однако нежность Эмилио побудила его сказать слова, которые совсем изменили течение этого вечера. Закончив свой рассказ, он безо всяких колебаний спросил:

— А ты?

Эмилио не только не колебался, но и даже не обдумал этот шаг. После долгих дней, когда он боролся с желанием попросить сестру довериться ему, в этот час, увлёкшись, он уступил ему. Эмилио почувствовал такое большое облегчение, честно признавшись во всём сестре, что для него показалось естественным попросить и Амалию довериться и рассказать всё ему таким же образом.

Но Амалия не поняла его. Она посмотрела на него вытаращенными от ужаса глазами:

— Я? Не понимаю тебя!

Если она действительно не поняла, то могла бы обо всём догадаться по неловкости, которая охватила Эмилио, увидевшего потрясение сестры.

— Мне кажется, ты сошёл с ума.

Амалия всё поняла, но очевидно ещё не могла объяснить себе, как Эмилио удалось догадаться о секрете, который она так ревностно хранила.

— Я спросил тебя… — пробормотал Эмилио, потрясённый в равной с Амалией степени.

Он пытался солгать, но тем временем Амалия уже нашла для себя самое очевидное объяснение:

— Синьор Балли говорил тебе обо мне.

Она кричала. Её горе само нашло слова. Лицо Амалии стало красным от неистового гнева, а губы изогнулись в дугу. В этот миг она снова стала сильной. В этом она совершенно походила на Эмилио. Было ясно, что Амалия ожила, преобразовав своё горе в гнев. Она больше не была покинутой без объяснений — теперь её переполняло презрение. Но этой силы и гнева надолго не хватило. Эмилио заверил Амалию: синьор Балли никогда не говорил ему о том, что считает себя любимым ею. Но она не поверила и, лишённая сил горестными сомнениями, принялась плакать:

— Почему синьор Балли больше не приходит?

— Просто так получилось, — сказал Эмилио, — через несколько дней он обязательно придёт.

— Не придёт! — закричала Амалия, снова неистовствуя. — Он со мной даже не здоровается.

Рыдания мешали ей произносить более длинные фразы. Эмилио бросился к ней с объятиями, но она не могла принять это сочувствие. Амалия резко встала, освободилась от объятий Эмилио и побежала в свою комнату, чтобы успокоиться. Её рыдания превратились в выкрики. Однако вскоре и они прекратились совсем, Амалия вернулась и уже могла говорить, прерываемая лишь продолжающимися вздрагиваниями. Остановившись у двери, она сказала:

— Сама не знаю, почему так плакала. По инерции впала в такое возбуждение. Определённо, я больна. Я не сделала ничего, что могло бы позволить этому синьору так поступать со мной. Ты виноват в этом, не так ли? Что ж, с меня хватит! Что мне остаётся сказать или сделать?

Амалия прошла от двери, присела и снова принялась плакать, на сей раз не так безудержно.

Для Эмилио было очевидным, что прежде всего он должен оправдать друга, и он попытался, но не было никакой возможности доказать сейчас что-либо Амалии. Спор только возбуждал её ещё больше.

— Пусть он придёт! — прокричала она. — Если не хочет, он меня даже не увидит.

Эмилио показалось, что он придумал хорошую идею:

— Знаешь причину изменения поведения Балли? Его прямо при мне попросили жениться на тебе.