Дрянь

Открыв глаза, я вижу, сколько надежды сияет в её взоре, направленном на Закери. Удивительно, но от былой истерики в ней ни следа не остаётся. И это ещё не самое занятное. Теперь становится понятно, почему я не получила по лицу. Если одна её рука занята моей хваткой, то вот другую — удерживает Закери. Очевидно, он перехватывает мамину руку от того, как та успевает ударить. Отпускать и не собирается. Возвышается над нами обеими с такой непоколебимой уверенностью, будто он тут один-единственный вообще соображает, что происходит.

— Не виновата, — подтверждает блондин.

Ну, вот, теперь мне известно, что не у одной меня временами рассудок в своеобразный гипнотический транс впадает, благодаря его присутствию. Мама, будто околдованная, продолжает неотрывно смотреть на мужчину, едва заметно кивнув в подтверждение того, что слышит. И вроде как даже усваивает.

— Меня зовут Закери. Райт. Я — друг вашей дочери, — снисходительно проговаривает блондин, спустя небольшую паузу. — Приятно познакомиться, Мария, — дополняет необычайно мягко, перехватывая её руку в жесте рукопожатия.

Заворожённо смотреть на него, к слову, мама так и не перестаёт.

— И мне. Очень приятно, — отзывается женщина.

А я… Да я в шоке!

Уж не знаю, что было бы дальше, но их недолгий диалог прерван появлением лечащего доктора. Высокий худощавый брюнет в белом халате сначала деликатно покашливает за моей спиной, а после вежливо здоровается, после небольшого всеобщего обмена любезностями сообщая о том, что ему придётся забрать старшую Агилар с собой.

— Если честно, мы не думали, что вы придёте сегодня. У нас запланировано несколько процедур. Они — необходимость перед тем, как завтра мы перевезём вашу мать в специализированную клинику, где будет проводиться оперативное вмешательство, — поясняет, а после сосредотачивается на своей пациентке. — Как себя чувствуете, Мария? — обращается уже к ней.

Вслед за доктором появляется парочка медсестёр, одна из которых встаёт за маминым креслом, приготовившись увезти её. Мне же ничего не остаётся, как в очередной раз смириться с обстоятельствами.

— Я зайду к тебе позже, мама, — прощаюсь с женщиной, поднимаясь на ноги, и целую в щёку. — Всё будет хорошо, вот увидишь, — улыбаюсь, почти поверив собственным словам.

Отчего-то внезапно где-то в глубине души начинает казаться, что этот самый мой пресловутый “свет в конце тоннеля”, и правда, может показаться в скором времени. Да, порой мне очень хочется “верить в лучшее” и быть наивной. По крайней мере, именно это ощущение сохраняется в моей душе даже тогда, когда мы покидаем пределы реабилитационного центра.

— Спасибо, — благодарю еле слышно, как только мы вновь оказываемся около мустанга.

По воле хозяина автомобиля срабатывает сигнализация и двери разблокированы, но я не спешу садиться в салон. Как и сам Райт.

— Я покурю, — дополняю, отворачиваясь от мужчины, чтобы не видеть его реакцию и достаю из кармана пальто упаковку с тонкими ментоловыми.

Зачем тогда вообще сообщаю?

Почти оправдываюсь…

Просто как-то не вовремя в памяти всплывает момент, когда я злоупотребляла никотином при нём в последний раз. Самым наглым образом отобрал ведь тогда. И пусть не запретил напрямую, но с него и такое станется. Так что вполне закономерно вздрагиваю, ощутив его непомерно близкое присутствие.

— Как тебе это удалось? — спрашиваю, дабы занять собственный разум чем-то ещё, помимо возможности лишиться тлеющей сигареты.

И чего ему с той стороны машины не стоялось…

— Что именно? — слышу встречное.

Неужели действительно не понимает?

Ради последнего я и разворачиваюсь лицом к блондину, пытаясь уловить в его глазах хоть что-нибудь, что помогло бы разобраться.

— Как ты это сделал? — спрашиваю снова. — Как тебе удалось утихомирить её? — уточняю на всякий случай.

Чужие губы затрагивает странно-грустная насмешка.

— Это не будет срабатывать с ней постоянно, — пожимает плечами Закери.

А на вопрос так и не отвечает!

Впрочем, тут стопроцентно замешаны эти их доминантные замашки, в которых я практически ничего не смыслю, так что, даже если он мне объяснит принцип этих незримых манипуляций, всё равно не пойму толком. Не думала как-то прежде, что буду реально рада практическому применению оного.

— Ладно, — отмахиваюсь по большей части от своих же размышлений. — И что дальше? Чем мы займёмся?

Ещё бы добавила вопрос о том, когда “мы” разделимся на “только Я” и “отдельно Он”, однако, что-то внутри слишком уж навязчиво нашёптывало не делать этого. К чему вновь злить его? Когда решит отпустить, я явно узнаю об этом, если не в числе первой, так хотя бы в первой десятке. Наверное.