Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи

— Все же, мать вашу просрали! Все! Со всех утюгов кричали, пели… Ведь, от тайги и до британских морей Красная Армия всех сильней… Б…! Всех сильней⁉ Суки, сильнее кого⁈ Сранных суоми⁈ — Захаров, прошедший Финскую компанию от первого и до последнего дня и получивший там свой шрам во все лицо, прекрасно помнил, как армия умылась кровью в заснеженных лесах Карельского перешейка. — Может чертовых пшеков? Б…ь, а теперь⁈

Призывники, что на крыльце прятались от палящего солнца, в один миг прыснули с его пути. Один в один стая птиц от резкого шума. Мужчина, зло сверкнув глазами, взлетел по ступенькам и с силой хлопнул дверью.

— Рожи, ромбы в петлицах, все пели и пели, пели и пели — все хорошо, все отлично. Слово, сукам, против не скажи. Сразу на тебя в политотдел стучат…

С трудом сдерживаясь, чтобы не заорать во весь голос, шипел капитан. От злости так вцепился в подоконник, что дерево трещало. Он ведь все это на своей шкуре испытал, поэтому и оставался капитаном до сих пор. Сверстники, с кем военную карьеру начинал, уже майоры и полковники. Захаров же ни перед кем не привык гнуть спину, всегда правду-матку резал. На учениях и смотрах начальству в глаза говорил, что и где не в порядке. Другие хвалятся и хвалят, а он, наоборот, всю грязь вытаскивает. Говорил и про показуху на смотрах, и про недостаточность учений, и про отсутствие реально опыта у командиров. И кому такая «правда» понравится?

— Вот теперь получите и распишитесь — кривился командир, до хруста сжимая кулаки. — Дохвалились,, б…ь! А эти сосунки теперь кровью буду платить за наши ошибки… Что же мы наделали…

Он стоял у окна, смотрел на десятки молодых парней, мужчин, которые очень скоро должны были попасть в кровавую мясорубку страшной войны. Захаров буквально нутром чувствовал, что эта война превзойдет все предыдущие войны в разы своей невиданной жестокостью. И понимание общей неготовности к надвигающимся ужасам едва не пожирало его изнутри.

— В первом же бою, мать их, сгорят… В первом же… Шагу ступить не успеют, — скрипел он зубами, вглядываясь в лица будущих бойцов. Чудилась, словно наяву, кровь на их рубашках, бинты на руках, синяки. — Проклятая война…

С трудом, но ему удалось взять себя в руки. Впереди предстояло много работы по формированию батальона, и времени не было от слова «совсем». Новобранцев нужно будет гонять с утра и до самого вечера, не давая им ни минуты отдыха. Только тогда у них может появиться крохотный шанс на выживание.

— Ничего, сынки, ничего. Мы с вами еще повоюем. Дайте только срок…

Его взгляд блуждал по двору, время от времени останавливаясь на ком-нибудь из новобранцев. Опыт сразу же подсказывал Захарову, что могло получиться из этого человека — настоящий боец или так себе, балласт в роте.

— … Этого не дай Бог комодом или ротным сделают. Зазря всех людей положит, а толку никакого не будет, — первым, на ком остановился его взгляд, естественно, стал тот самый белобрысый паренек, что медалями и подвигами грезил. — Такому никак в командиры нельзя. Сейчас такой нужен, чтобы в землю зарывался, как крот, чтобы людей берег.

Следующим попал в прицел его глаз плотный парень добродушного вида, со вкусом жующим то ли пирожок, то ли кусок хлеба.

— Такому и пулемет доверить можно. Явно, силы хватит, чтобы максим на загривке таскать. А если поднатужится, то и боезапас сможет захватить…

На глаза ему попался и будущий снайпер, и повар, и даже завхоз, если по-простому. А потом Захаров вдруг «споткнулся», наткнувшись на одну странную фигуру.

— А это что еще за такой кадр?

Он смотрел во всё глаза и никак не мог понять, что его так привлекло. С первого взгляда вроде бы ничего особенного: парень, как парень, каких здесь под полторы сотни. Скорее худощав, тёмные волосы, прямой нос, очерченные скулы. Вылитый молчун. Из такого каждое слово клещами тащить нужно.

— Не пойму, — бормотал капитан, продолжая пристально следить за этим парнем. — Подожди-ка…

И тут его осеняет, в чем дело. Чуждость!

— Чужой…

Теперь его взгляд начал подмечать то, что еще несколько мгновений назад ускользало от его внимания.

— Как будто не в общем потоке…

Остальные — призывники, их провожающие, бойцы с гарнизона — казались общей массой, единым полем, где ничего не выделялось, все сливалось в естественное пространство. И лишь этот паренек «мозолил» глаза.

— Точно…

Это были мелочи, нюансы, заметные лишь опытному взгляду. Он держался чуть в стороне от всех, причем выбрав такое место, чтобы была прикрыта спина. Капитан только сейчас понял, что здесь была идеальная для круговой обороны точка. Устройся с винтовкой, а лучше с пулеметом, за этим кирпичным выступом, и тебя ротой не выковыряешь.

— Совсем чужой, — мужчина озвучивал свои мысли, сам не замечая этого. — Как в Зимнюю финны…

Сразу ж вспомнилось, как в Финскую компанию вели себя финны, особенно опытные диверсанты, при заходе на брошенные Красной Армией позиции. Очень было похоже — сдержанные жесты, внешнее спокойствие, максимальная концентрация и внимательность. Причем не каждый мог «прочитать» все это.