Ни в одном глазу страха не было. В голове билось лишь одно — только бы успеть добежать до палаты и хватило бы сил вытащить раненного на улицу. Сама худенькая, маленькая, как девчушка, а по коридору бежала, не каждый угонится.
— Бонбы! На улицу бегите! Бонбы! — пронзительно кричала она, проносясь мимо ближайших палат. Там ходячие, им легче, чем другим. — Бонбы, родненькие!
Завернула за угол, и сразу же уткнулась в дверь. За ней как раз и лежал неходячий, которого вчера вечером принесли. Его толи контузило, толи ранило. Как принесли, так и лежит с тех пор в беспамятстве.
— Сейчас, сейчас, миленький, — шептала она, подходя к кровати. Боялась, что сил не хватит его вытащить из палаты. — Помогу…
Решила, что попробует его себе на спину взвалить. В руку вцепилась, потянула на себя, а тело даже и не шелохнулось. Фрося, фыркнув на себя недовольно, дернула еще сильнее.
— Давай, Фроська, давай! — с натугой поворачивала мужское тело, что взвалить его к себе на спину.
И после очередного усилия почти удалось. Парень перевернулся на бок, одеяло задралось и…
— А-а-а! — не хуже сирены, взвизгнула девушка. — А-а-а-а!
Прямо из под одеяла на кровать хлынули сотни и сотни крошечных черных паучков. Настоящая бархатна волна с тысячами ножек расходилась в разные стороны, наполняя помещение еле слышным шуршанием.
Фрося, до тряски боявшаяся пауков, разом посерела. Глаза закатились, ногами засучила.
— А-а-а…
Взвизгнув напоследок, потеряла сознание и по стене мягко осела на пол.
Сюрреализм какой-то.
Здание то и дело сотрясает от взрывов авиабомб. Ходят ходуном стены, пол. С потолка сыпется побелка, валятся и с грохотом раскалываются куски штукатурки. Со звоном бьется оконное стекло, наполняя воздух стеклянным крошевом.
У стены без движения застыла белобрысая медсестричка, бессильно откинув голову. Белое, без единой кровинки, лицо, и застывшая на нем гримаса ужаса.
С другой стороны стояла кровать с лежавшим парнем, которого окутывало черное шевелящееся одело из паучков. Наподдающее подсчету месиво из паукообразных непрерывно двигалось, то покрываясь живыми буграми, то расползаясь в стороны, обнажая человеческое тело.
— … госпожа… — брови, уголки рта пошли вверх. Морщины разгладились. На лице больного застыло выражение безграничного счастья. — Благословенная Ллос…
Риивалу снился тот самый день Посвящения, когда мужчины единственный раз в своей жизни могут оказаться внутри святилища и приобщиться к благодати Богини. Он чувствовал невесомые мимолетные прикосновения одеяний жриц, исполняющих вокруг него ритуальные танцы. Мягкое шуршание ласкало слух. Необъяснимая благодать наполняла каждую частичку его тела.
— … Ллос.
Он медленно открыл глаза.
В воздухе плыла взвесь из мела и штукатурки. По ушам ударили звуки взрывов, громкие крики. Жутко хрустели деревянные перекрытия старого здания.
— … Благословенная.
Но, даже проснувшись, дроу продолжал улыбаться. Совершенно искренне, с радостью, словно и не видел творящегося вокруг него.
— … Я чувствую твои милость и благодать, — медленно вырывались из его рта ритуальные фразы. — Принимаю ее с радостью и священным трепетом…
Как никогда радостно трепетало его сердце. Темная госпожа впервые в этом мире ответила на его зов, послав своих верных слуг. Значит, он все делает правильно. Что это, если не знак его избранности? В его родном мире только жрицы могли «разговаривать» с паукообразными созданиями, поддерживая с ними незримую связь.
— … Теперь все будет по-другому, — шептал Риивал с фанатичным блеском в глазах. — Еще немного, совсем немного и она вернется.
Если раньше еще и были некоторые сомнения в выбранном пути, то сейчас их совсем не осталось. Нужно было лишь удвоить, утроить усилия, чтобы ускорить ее возвращение. Нужно было лишь больше жертв.
— Я сделаю, я все сделаю… Нужно лишь больше жертв, ещё больше, и она вернется…
Путь вновь стал, как никогда прост и ясен. Нужно было лишь хорошо делать то, что умел любил каждый из тёмного племени. Нужно было лишь убивать — много, очень много, жестоко.
— Наконец-то, все просто.
Риивал вскинул голову и уже совсем другими глазами посмотрел вокруг себя. И могло показаться, что все это — разбитые окна, вывороченные рамы, свисающие доски потолка — он видел впервые.
— Война… — раздувались его ноздри, блестели восторгом глаза. — Ведь кругом война… И нужно лишь убивать, больше убивать… Убивать…
Одним мягким движением дроу скользнул с кровати, заставляя раствориться покрывало из мириад крохотных пауков. На глазах тысячи и тысячи паукообразных разбегались по углам, щелям, дырам, не оставляя после себя и следа.
У стены присел, легко подхватывая на руки девичье тело в сером халате. Ту, что дарует жизни, врачует, нельзя оставлять в опасности — непреложный закон. И дварфы, и люди, и эльфы, и дроу берегут и охраняют своих целителей, как зеницу ока. А здесь хуже чем у животных…
Не останавливаясь, перемахнул через подоконник. По-кошачьи мягко приземлился на той стороне, и сразу же принялся осматриваться.
— Где…