Дрожь в основании ада

Мэйхэфи услышал настороженность — и предупреждение — в этих трех словах. Эйнгус Корэзан не был чахлым цветком деликатности, но лейтенант знал, что сержанту так же надоела постоянная жестокость, как и ему самому. И он также знал, что Корэзан беспокоился — глубоко беспокоился — о нем. Они были вместе с тех пор, как армия Канира Кейтсуирта вышла из земель Храма. По пути они спасали жизни друг другу по меньшей мере полдюжины раз, и Мэйхэфи с тревогой осознавал, что узы между ними двумя — и, если на то пошло, между всеми членами взвода — теперь больше связаны с их преданностью друг другу, чем с их верностью армии Бога. Были времена, когда он думал, что взаимная преданность вполне может быть сильнее, чем их преданность Матери-Церкви. Или даже самим архангелам.

И поскольку это было так, он не мог — не осмеливался — бросить вызов Пэкстину, потому что, если бы он это сделал, Корэзан и взвод почти наверняка поддержали бы его. И если бы они это сделали….

— Все хорошо, Эйнгус, — сказал он успокаивающе, хотя и задавался вопросом, будет ли что-нибудь когда-нибудь снова «хорошим». — Все хорошо.

* * *

Дайэлидд Мэб остановился под листьями деревьев, с которых капала вода. Если бы он все еще был человеком, он бы сделал глубокий вдох, чтобы успокоиться. Действительно, он сделал этот глубокий вдох, но это был всего лишь рефлекс.

Он проверил значки, которые Сова проецировал перед его глазами. Последний из пультов искусственного интеллекта устанавливался на место, и он холодно улыбнулся, вспомнив разговор с Нарманом Бейцем в его спальне в Сиддар-Сити. Все, что он тогда сказал, было правдой. Были времена, когда мысль о миллионах погибших, которых уже унес джихад, и о сотнях человеческих существ, чью кровь он лично пролил, обрушивалась на него, как один из паровых ковочных молотов Эдуирда Хаусмина. Как он тогда сказал Нарману, хуже всего было, когда он думал о том, как легко он может превратиться в монстра, еще худшего, чем Жаспар Клинтан. Дело было не только в убийстве; дело было в том факте, что для ПИКА это было почти как какая-то непристойная виртуальная игра, потому что, хотя бойня была совершенно реальной, у его жертв не было никаких шансов убить его.

Все это было правдой, но на самом деле его преследовало не само убийство и даже не его собственная эффективная неуязвимость. Это был тот факт, что так много его жертв просто делали все, что могли, в соответствии с тем, во что их воспитали и научили верить. Это было осознание того, что так мало из них действительно заслуживали ярлыка «злых», и что причина их смерти заключалась просто в том, что они оказались не в том месте и пересекли его путь в неподходящее время.

Но иногда… о, да, иногда.

— Ты готов, Сова?

— Да, коммандер Этроуз.

— Тогда пошли.

* * *

Ветреную тьму разорвала внезапная вспышка молнии.

Энсин Мэйхэфи заводил свои часы, в то время как Корэзан отправился менять дежурное отделение. Теперь он уронил дорогие часы и развернулся к деревьям, рефлексы уже швырнули его плашмя, когда между стволами взорвались длинные, багровые языки пламени. Там должно было быть по меньшей мере дюжина стрелков… и каждый из них должен был быть вооружен одной из новых многозарядных винтовок еретиков!

Пули просвистели над головой, и он услышал крики шока — и боли — когда они нашли свои цели. Он не мог понять, как кто-то мог видеть, чтобы стрелять в таких условиях, но нападавшие, казалось, справлялись просто отлично.

Бойцы его взвода открыли ответный огонь. Он и Эйнгус Корэзан позаботились о том, чтобы они не забывали привычку рыть траншеи каждую ночь. Теперь они закатились в них, плюхаясь в воду, которая собралась в них на дне, и прихватив с собой винтовки. Их скорострельность была безнадежно ниже, чем у атакующих, но, по крайней мере, у них была защита во время перезарядки, и он мог слышать глубокий голос Корэзана, который держал их вместе, координируя их огонь.

Мэйхэфи начал ползти к сержанту своего взвода, затем остановился, недоверчиво уставившись на одинокое человеческое существо, вышедшее из-за деревьев.

Человек был высоким, со странно изогнутым мечом в правой руке и одним из «револьверов» еретиков в левой. Вспышки выстрелов — как со стороны охранников, так и со стороны деревьев позади него — высветили его, как вспышки молний, еще до того, как он попал в неясный свет факелов и лагерных костров. Насколько мог судить Мэйхэфи, он был без доспехов, но это, похоже, его совсем не беспокоило. Он двигался быстро — нечеловечески быстро, — и револьвер в его левой руке работал, как какой-то механизм. Он стрелял на бегу, что должно было лишить его возможности попасть в цель, но с каждым выстрелом падал один охранник.

Затем револьвер опустел. Он исчез в кобуре, и вместо него в его левой руке материализовался второй клинок, возможно, вдвое длиннее меча, который он уже вытащил.

Один из охранников бросился на него с винтовкой со штыком. Короткий клинок блокировал удар; длинный клинок зашипел, описав кровавую дугу, и голова стражника слетела с плеч.