Да, это ставило Никиту в один ряд с другими руководителями департаментов, действительно отдаляло от Романцева, а, следовательно, и от тех преимуществ, которые гарантировала близость к мэру. Но при этом обещало по меньшей мере два серьезных плюса.
Во-первых, именно «с промышленности» открывалась ясная дорога в вице-мэры. Сделать такой шаг из помощников, даже при наличии инженерного диплома, вряд ли бы удалось. Романцев считал, что замом у него может быть только человек, обладающий реальным управленческим опытом, а для этого следовало сначала «порулить» конкретной отраслью.
Во-вторых, новая работа сулила дополнительные деньги. Нет, ни о каких взятках и откатах Гальцев даже не помышлял. Все это он мог при желании иметь и на своей должности, однако ничего подобного себе сроду не позволял. Он даже не рассчитывал «отщипнуть» себе что-нибудь от вполне приличного бюджета, которым распоряжался департамент промышленности. Хотя точно знал: возможность такая имеется. Он надеялся на другое – на свой бизнес, который в полном соответствии с законом будет записан на кого-нибудь надежного, но в чьих интересах очень удобно поработать на соответствующем посту. Никиту не раз посещала идея организовать свой бизнес, но без хорошего «фундамента» идея всегда рассыпалась, как песчаный замок. На сей раз появлялся реальный шанс обрести и сам «фундамент», и тех, кто способен вполне надежно построить на нем крепкий замок.
Разговор Никита решил составить непосредственно с самим Романцевым, попросив его о беседе по личному вопросу. Упоминание о «личном вопросе» гарантировало, что уж точно в неурочный момент в кабинет мэра не заявится Бузмакин, хорошо знавший: при подобных обсуждениях Романцев никого к себе не допускает.
Никита заранее отрепетировал собственную речь – чтобы получилось кратко, четко и аргументированно. Обычно кратко и четко у него получалось легко, а вот аргументированно… С этим было гораздо сложнее, потому как часто оказывалось, что аргументы у него друг с другом не стыкуются, да и вообще на поверку никакими аргументами не являются вовсе.
Вячеслав Васильевич, который имел обыкновение перебивать собеседников собственными комментариями, порой вежливыми и понимающими, а порой язвительными и гневными, выслушал помощника молча, после чего заговорил тоном, хорошо Гальцеву знакомым и оттого вызвавшим уныние. Так доверительно мэр разговаривал с теми, кому хотел отказать, но не обидеть, не разочаровать и уж тем паче не вызвать озлобление.
– Я тебя, Никита, понимаю. Ты со мной много лет, изо дня в день… А я человек непростой, характер у меня нелегкий… Так ведь и работа у меня непростая и нелегкая… Уж ты-то знаешь как никто. – Взгляд Романцева стал грустным. – Тебе меня постоянно терпеть приходится, надоело, видать, захотелось от меня подальше… Что ж, это следовало ожидать…
Никите хорошо были знакомы и эта доверительность, и эта грусть, слышал и видел не раз и порой внутренне усмехался: экий артист! Однако же вдруг напрочь все забыл и принялся растерянно бормотать:
– Да нет, что вы, Вячеслав Васильевич! Я ж совсем не о том! Не потому! Я же из-за другого!.. Я не из-за вас вовсе! Наоборот совсем, с вами-то я как раз всегда готов!..
– Ну, если ты готов работать лично со мной, то почему хочешь от меня уйти? – прервал мэр помощника и посмотрел уже не грустно, а озадаченно.
– Так я же вам объяснил… – Никита тоже посмотрел озадаченно. Неужели Романцев не понял его аргументов? Совершенно ясные аргументы. Не те, конечно, что в голове держал, не про будущее кресло вице-мэра и собственный бизнес, а про самостоятельную и ответственную работу, к которой он, Никита Гальцев, чувствует большое желание и полную готовность.
– Объяснил, – подтвердил Романцев. – И я вполне понимаю твое желание попробовать себя в новом деле, в новом качестве, обрести конкретный участок работы… Только и ты пойми: руководителей департаментов у нас десяток, а
– Ясно, – уныло кивнул Гальцев.
– А потому иди, Никита, и еще раз все обдумай, – поставил точку мэр.
– Вы тоже, Вячеслав Васильевич, подумайте, – осмелился вставить многоточие Никита.
На следующий день в коридоре Гальцева перехватил Бузмакин.
– Загляни-ка ко мне, поговорить надо, – не попросил, а дал вот именно что
Бузмакин плотно прикрыл дверь кабинета, обогнул приставной столик, за которым обычно вел душевные или просто «вежливые» беседы, прошел к своему столу, уселся в кресло, кивнув Никите на стул, стоящий напротив, уставился на Гальцева с эдаким въедливым прищуром.