Друг большого человека

И эта сугубо официальная «посадка», и этот прищур Никите не понравились. «Романцев ему уже все рассказал», – догадался он, прикидывая, как лучше себя повести. Смиренно голову склонить или огрызнуться? А почему бы, наконец, и не огрызнуться? В конце концов, мэр явно дал понять, что очень дорожит им, Никитой, потому и не отпускает от себя даже на короткое расстояние, и объяснения всякие придумывает, почему уходить Никите вовсе не следует. Да, мэр им дорожит, мэр его ценит, мэр к нему по-своему привязан, а значит, цена Никите не три копейки – больша-а-а-я ему цена! И Бузмакин это должен учитывать!

– Я слушаю вас, Леонид Борисович, – сказал Гальцев, опустился на стул и даже слегка на этом стуле развалился. – О чем поговорить вы со мной хотели?

Бузмакин прищур убрал и улыбнулся – но с эдакой иронией, которая Никите еще больше не понравилась.

– Ты чего это себе вообразил, Никитушка? – спросил Бузмакин с ядовитым смешком.

– О чем это вы? – в тон ему поинтересовался Гальцев и тоже усмехнулся.

– О том, что ты, похоже, всерьез решил, будто можешь в нашем заводском городе промышленностью руководить. Так, да?

– А я, по-вашему, могу только водителями мэра командовать? Так, да? – спросил в свою очередь Никита. Бузмакин вновь прищурился, но уже иначе, как-то озадаченно, и Никита продолжил: – Я десять лет при Вячеславе Васильевиче. Бок о бок. И кое-какую науку освоил. И заводы все наши знаю. И директоров тоже. И, между прочим, диплом инженера имею, так что токарный станок от швейной машинки всегда отличу.

– А токарный от фрезерного? – полюбопытствовал Леонид Борисович.

– При чем здесь это? – пожал плечами Гальцев. – Я мастером к станочникам не собираюсь.

– Уже радует, – с нарочитым облегчением вздохнул Бузмакин. – Потому как не дай бог собрался бы, да тебя бы еще и взяли, вот уж ты бы брака понаделал!..

– Леонид Борисович! Что вы в самом деле! – укорил Гальцев. – Будто руководитель департамента промышленности сам на станке гайки точит. Я что, не знаю, чем он занимается? Отлично знаю!

– Отлично? Знаешь? – взгляд Бузмакина стал жестким.

– Да! – с вызовом подтвердил Никита и повторил: – Я десять лет с Вячеславом Васильевичем! За десять лет уж как-нибудь все узнал!

– Вот именно – как-нибудь! – рявкнул Бузмакин и даже ладонью по столу рубанул. – Ты не в своем уме, Гальцев! Вернее, очень даже в своем! Только ума у тебя мало! Ты думаешь, что целая палата, а у тебя от силы на собачью будку наберется. Ты десять лет при Романцеве – академиком мог бы стать! А ты только портфель научился носить, по мелким поручениям бегать и указания мэра под диктовку записывать. И еще малость шоферами командовать. И все! Тебя ведь о чем серьезном спросить – не ответишь, какое-нибудь серьезное самостоятельное дело поручить – устанешь твои уточняющие вопросы выслушивать! Ты образцовый исполнитель, тут тебе цены нет. А на большее ты не способен! Так держись за то, что имеешь, и не лезь, куда не пролазишь. И на мэра не напирай! А то, видишь ли, «вы, Вячеслав Васильевич, подумайте»! О чем он должен думать? Как хоть часть своих мозгов в твою башку пересадить?!

Никита никогда не отличался особой чувствительностью. Ну, не было у него никогда эдаких терзаний, чтобы раз – и сердце зашлось от злого слова. Или горло сдавило от несправедливости. Или вывернуло наизнанку от хамства. Он всегда предпочитал смотреть на жизнь просто, не слишком замудряясь и не комплексуя. А чего зря напрягаться и трепыхаться? Какой с этого прок? Во всем должна быть четкость и ясность, а если этого нет… тогда лучше отбросить это в сторону. В крайнем случае – вмазать кулаком.

Сейчас ему как раз захотелось вмазать. Причем в буквальном смысле слова. Прямо в широкую переносицу, меж растущих домиком бровей, чтобы серые, похожие на грязноватые льдинки глаза выкатились на плотные тугие щеки.

Разумеется, ничего такого Никита не сделал. Хотя обида, редкая и оттого особо сильная, хлестанула в голову, отчего голова стала тяжелой и горячей, как кастрюля, наполненная кипятком.

Никита не только ничего не сделал, но и ничего не сказал – просто встал и вышел, даже не прикрыв за собой дверь.

Весь день Романцев провел в своем кабинете, встречаясь с многочисленными посетителями и ни разу не вызвав Никиту к себе. А вечером в кабинет Гальцева пожаловал сам Бузмакин.

– Ну вот что, Никита, – проговорил он примирительно. – Я тут с тобой утром круто обошелся, не обижайся. Сам знаешь, в нашем Аппарате ты для меня самый надежный человек. И Вячеслав Васильевич тебя очень ценит. Ты это тоже знаешь. Знаешь ведь?

Никита молчал, сосредоточенно уставившись в листы со справками, которые перестали быть нужными еще вчера, но так и не успели перекочевать в мусорницу.

– Работаешь ты честно, много, с личным временем не считаешься, а у тебя семья…

Никита покосился на фотографию жены и дочки, стоящую рядом с монитором компьютера. Компьютером он пользовался в основном лишь для того, чтобы сверяться с рабочим расписанием мэра, но, бросая взор на монитор, всегда сначала попадал на фотографию.