Друг большого человека

– Ну вот, значит, с помощниками, а они уже… В общем, чего мне вас учить, я ваши науки плохо знаю – кто, с кем, как… Но попытайтесь, чтобы мэр вмешался.

– Я даже не знаю… – растерянно пробормотала Таня.

Обратиться напрямую к Романцеву? О чем с ним говорить? О том, что кто-то мешает следователю Вепреву хулиганов до суда довести? И эти «кто-то» очень сильные люди, с которым должен мэр совладать? Господи, да разве станет мэр ввязываться?! У него своих забот хватает! А Татьяна Конькова… Ну да, трудится она в его Аппарате, и что с того? Разве это повод, чтобы идти против всяких там армий с их спецподразделениями? А с другой стороны, речь ведь о Вахтанге, которого эти молодые ублюдки чуркой черной называли и только за это чуть не прибили до смерти!

– Я попытаюсь, – пообещала Таня. – Я обязательно попытаюсь!

Пошла, однако, Таня для начала не к мэру, а к Гудовской. Ада, как водится, сначала взбеленилась по поводу «чурки» и «армий», высказавшись по этому поводу (опять же, как водится) словами не во всем литературными, после чего заявила, что сама переговорит с Романцевым. Вернулась она с переговоров несколько озадаченная.

– Вячеслав Васильевич очень возмущался, говорил, дескать, все это безобразие, никто не смеет мешать следствию и тому подобное, – сообщила она. – Но… Кое-что мне тут не нравится…

– Что не нравится? – завороженно спросила Таня.

– А то! – скривила губы Ада. – Уж слишком долго он витийствовал на тему этих безобразий и прочего. Но при этом никому с ходу звонить не стал. А обычно любит – за телефон и вперед, указания и поручения давать. Хотя что проще: позвони начальнику полиции или прокурору, или еще кому. И спроси! Все-таки не о бомже каком справляется, об известном хирурге! А он не стал. Хотя разобраться пообещал.

– Может, разберется?.. – Таня вздохнула.

– Посмотрим… По идее, сейчас самое подходящее время разбирательствами заняться. С учетом предстоящих событий…

– Ты о выборах?

Таня вдруг сообразила, что со своими бедами как-то разом забыла о чуть ли не самом главном для города и мэрии событии – о выборах мэра. Она, конечно, нисколько не сомневалась, что вновь изберут Романцева, но она хорошо знала: предвыборная кампания – это все равно жуткая суета, нервотрепка, время красивых и некрасивых пиар-акций, когда всякое лыко в строку… Ада явно намекала, что именно сейчас вмешательство Романцева в историю, которую активно обсуждают в городе, было бы наиболее уместно не только с чисто человеческой, но и сугубо политической точки зрения.

– О выборах, конечно, о них, родимых, – подтвердила Гудовская. – Два месяца осталось. Самый сенокос. Только имей в виду: я Вячеславу Васильевичу о твоем следователе словом не обмолвилась. И ты молчи! Иначе у мужика могут серьезные неприятности возникнуть. Представляешь: следователь является к жене потерпевшего и начинает жаловаться, что ему работать не дают? Попрут твоего Вепрева из органов, только пыль за спиной останется.

– А что я скажу, если спросят: откуда узнала? – растерялась Таня.

– Ничего не скажешь. В случае чего в несознанку пойдешь! – фыркнула Ада. – Знаешь, и все! Тебя ведь допрашивать с пристрастием не станут?

– Ну да, – согласилась Таня. – Пойду в несознанку.

И горестно вздохнула. Она не любила врать и, в общем-то, не умела. Уж лучше просто молчать – как герой-партизан.

А спустя пару часов Конькову вызвал к себе Бузмакин.

Обычно Леонид Борисович не то чтобы Таню вообще не замечал, просто ни в какие особые, тем паче задушевные, беседы с ней не вступал. А тут вдруг встретил как родную, даже из-за стола поднялся, по плечу потрепал.

– Танюша, я по поводу твоей проблемы, – заговорил он проникновенно.

От непривычной проникновенности, а еще больше от совершенно невозможного обращения «Танюша» Конькова мгновенно перепугалась.

– Мы с Вячеславом Васильевичем в курсе расследования, ты не думай, что нам все равно. И о том, что за парня какие-то большие люди вступились, тоже в курсе, но они не из Градовска.

– Они из Екатеринбурга. Этот парень, который… моего мужа… он чей-то зять… У него много денег и связей… – пролепетала Таня.

– Ничего у парня нет кроме дури! – отмахнулся Бузмакин.

– Я об отце его жены.

– Это да, – на сей раз поморщился Леонид Борисович. – Серьезный господин. Но это не важно. Следствие будет вестись по всем правилам. А тебе про то, что расследованию мешают, сам следователь сказал? – спросил Бузмакин как о чем-то само собой разумеющемся, и это Таню особенно перепугало.

Почему он интересуется? Разве имеет какое-то значение: следователь сказал или кто-то другой? Или следователь не должен был все выкладывать, а тем более жаловаться?

– Нет, я узнала совсем от других людей, – проговорила она, стараясь не встретиться с Бузмакиным взглядом.

– Другие, значит? – уточнил Леонид Борисович.

– А разве это имеет значение?

Таня все-таки посмотрела на Бузмакина – прямо в глаза, решительно и бесстрашно. Как есть партизанка!

– В принципе нет. Просто не надо слушать всякие кривотолки. И волноваться незачем. И самое главное, Танюша, не надо поднимать шум.

– Шум? – растерялась она. – Какой шум?