Друг другу вслед

— Ага, к нему… непременно… Спасибо, надоумил… А будет жена, и ее — в ту же упряжку, по той самой борозде… И детей — на свой манер, с седьмого годочка… — Егор приподнялся на локтях, закричал сорванно: — Слепые мы, Кузьма, даром что с глазами. Грош нам цена!..

Часть четвертая

Глава пятнадцатая

1

В конце августа двадцатого года Игнат собрался в Иркутск, впервые за лето, проведенное на реке Селенге, по которой проходила граница с Дальневосточной республикой.

Кругбайкалка действовала с перебоями: то налет банды, то обвал в тоннеле. Ехать пришлось водой.

Едва отдали швартовы и отплыли, разразилась буря. Ломаными, до блеска отточенными стрелами сверкала молния, выхватывая из темноты пенные гребни волн и далекие скалы, брызги с шумом летели через борт утлого, в скрипах и стонах, парохода. Раскаты грома, рев байкальской воды, вой ветра слились в басовито-протяжный гул.

Капитан, седенький, сгорбленный, вел пароходишко на память. Спокойненько посматривал вперед, в ревущую мглу, бросал слово-другое рулевым, опять поворачивался к Игнату с расспросами.

— Япошка-то не донимает?

— Весь удар на «буфер». Главное теперь — избежать открытой войны с микадо.

— И долго будем избегать? — колюче справился старик.

— На западе нехорошо, дедок. Антанта сызнова напирает. Несколько лап мы ей обрубили, да вот, понимаешь, отросли новые — баронская и панская.

Короткая вспышка молнии осветила в стороне что-то громоздкое, темное, косо торчащее из воды.

— Ледокол «Байкал»! — крикнул капитан. — Десяток лет плавал на нем, не думал, что потом будет. А было, не дай господи. Бойня доподлинная: и на море, и на суше… В губернию-то по делам ай так?

— Жена приехала, не виделись полгода…

— У-у-у, славно, славно!

В матросском кубрике было куда теплее, чем на палубе, продуваемой ветром. Игнат нашел свободное место, сняв мокрый дождевик, сел, закрыл глаза, думами еще на Селенге. Лето пролетело незнамо как, одним днем; не успели оглянуться, и вот она — осень. Было всего! Ночные учебные тревоги, практические стрельбы, работы на тет-де-поне, по уши в раскаленной каменной пыли. С весны помогали мужикам в запашке полей, а подоспел сенокос, и солдаты с командирами, встав до зари, самозабвенно двигали остро отточенными литовками. На том не успокоились. Кто-то предложил открыть детскую площадку для бурятских ребятишек. Потом затеяли постройку летнего театра. Конечно, были такие, которые говорили: «На че театр, если скоро в дорогу?» Пришлось отрезать: «А после нас никого не останется, что ли? Одна республика, один интерес!»

Были и беды, и горе не обошло окольной тропой. Во время перевозки сена из-за реки утонул взводный Гареев. Бурлива Селенга, холодна и летом от родниковых струй, свела ногу судорогой, потянула на дно… Ребята целую неделю ходили сами не свои.

А тех, что живы, пораскидало в разные стороны… Калмыков командует Второй бригадой, вместо Грязнова, тот принял дивизию. Жаль было расставаться с Михаилом Васильевичем, а что поделаешь? Невесть где Кольша, Евстигней, чуть ли не последней каппелевской пулей ранен Макарка, «ясное солнышко», совсем недавно подала весть о себе Натка… Игнат быстро встал, ударился о низкий потолок, снова сел. Нервы, комиссар! Как-то незаметно Игнат задремал, и сон легко, играючи перенес его на Сим, на Каму. Шел с гармоникой пулеметчик Федька Колодин, шел искрометный Гареев, что-то говорил Иван Степанович Павлищев, поглаживая седенькую бородку, ему вторил басом, как всегда неожиданным при столь малом росте, Петр Петрович… Игнат вскрикнул, открыл глаза, весь в холодном поту. И удивился тишине. Почему-то не стонут больше переборки, не мотает, не бьет затылком о брус.

Он вышел наверх. Буря словно пригрезилась. Нежно пламенели под солнцем горы-гольцы, опрокинутые в зеркальную гладь Байкала, таял туман… Впереди все отчетливее вырисовывалась пристань, старые замшелые сваи, а выше, на железнодорожных путях, попыхивал круглым белым облачком паровоз. И сердце запрыгало у Игната, едва он представил себе, что через час-другой он сойдет в Глазково, и там его будет встречать Натка, жена…

«Сколько ж не виделись, если точно? Десять месяцев, считая с декабря!» И он ужаснулся, подумав, как трудно ей было, хворой, одной-одинешенькой. Ссадили с поезда на полдороге, отправили в лазарет, в какие-то бараки на окраине Канска. Что она сейчас, как она?

Игнат покрутил головой, сетуя на свою глупость. Ясно, какие заботы одолевают старшую сестру дивизионного госпиталя. Поди, не спит ночами, бегает по инстанциям, воюет за каждую лишнюю рубаху, за каждые исподники для нашего брата.

За окном вагона пробегали скалистые кряжи в соснах, проносились кусты, кое-где помеченные пестриной осени, с насыпи ненадолго открывался горный поток, и поезд снова влетал в глубокую выемку. «А вдруг выползет белый недобиток, пальнет, и прощай встреча, прощай все!»

Дымы появились впереди, вереницы домов и домишек по оврагам, заборы вкось и вкривь. Почему так тихо идет поезд?