Друг государства

Эти злосчастья, однако, натолкнулись на черту характера Плевака, которая с момента его переезда в Москву начала стремительно усугубляться, — а именно на истовое религиозное чувство. Поддерживаемый монолитной верой в Благого и Всепрощающего, Плевак стойко сносил все удары судьбы, причем его религиозность подчас приводила к случаям почти курьезным. Один из них был связан с экзаменом по римскому праву, к которому Плевак был не готов: «Матушка лежит больная, — вспоминал сам Федор Никифорович. — Поцеловала она меня, заплакала: “Не бойся, Федечка! Надейся на Бога! Не оставит он нас, сирот”. Пошел я на экзамен. Зашел к Иверской Божьей Матери. Ей, заступнице, горе свое выплакал. Не за себя молил, за матушку больную. Замолился, опоздал. Вхожу, началось уже. Увидел меня Никита Иванович, как пробираюсь вдоль стены: “А поди-ка, братец, сюда!” Подошел ни жив ни мертв. “Почему это, — Никита Иванович говорит, — ты такой скорбный? По лицу, братец, видать, что ничего не знаешь. Тяни билет”. Потянул, дух замер… Знаю! Режу! “Отчего же у тебя, братец, вид такой скорбный, будто ты ничего не знаешь?” — “Матушка, — говорю я, — у меня больна”. — “Матушка больна? Поспешай!” И выставил мне четыре с плюсом… Так мы с матушкой и выскочили».

Учение Христа о милосердии и прощении грешников попало на благодатную почву доброй детской души. Ребенком, еще в Троицке, Федя страшно переживал за своих некрещеных друзей-татарчат, которым предстояло попасть в ад, и однажды подговорил их трижды нырнуть в речку. «Ничего не подозревая, — пересказывал со слов патрона его ученик и друг Василий Маклаков, — они это исполнили, он же в это время быстро произносил — во имя Отца и Сына и Святого Духа, а по окончании игры поздравил их с крещением». А попав в Москву, Плевак стал частым богомольцем в многочисленных московских храмах и пытливым читателем церковной литературы. И нет ничего удивительного в том, что своим учителем красноречия адвокат впоследствии называл святого Иоанна Златоуста, а лучшим приготовлением к речи была для него молитва.

Калмыцкий шаман

Плевако закончил обучение в 1864 году — как раз тогда, когда Александр II ввел в действие новые судебные уставы, сделавшие российский суд открытым, всесословным и состязательным. По выпуску Федора ожидала участь канцелярской крысы в Московском окружном суде, но его председатель Елисей Люминарский каким-то чудом углядел в юном делопроизводителе талант и рекомендовал его в помощники адвокату Доброхотову. Прозорливость жреца Фемиды тем более удивительна, что внешность Плевако отнюдь не наталкивала на мысль о грядущем успехе в публичной профессии. По отзыву известного прокурора Анатолия Кони, его «скуластое, угловатое лицо калмыцкого типа с широко расставленными глазами, с непослушными прядями длинных темных волос могло бы назваться безобразным», «его движения были неровны и подчас неловки; неладно сидел на нем адвокатский фрак, а пришепетывающий голос шел, казалось, вразрез с его призванием оратора». И тем не менее современникам запомнилось, что некрасивое лицо Плевако «освещала внутренняя красота, сквозившая то в общем одушевленном выражении, то в доброй, львиной улыбке, то в огне и блеске говорящих глаз». А главная его сила, полагал писатель В. В. Вересаев, «заключалась в интонациях, в неодолимой, прямо колдовской заразительности чувства, которым он умел зажечь слушателя». Вскоре по Москве распространились слухи, что мать Плевако была калмыцкой шаманкой и обучила сына воздействовать на людей с помощью гипноза.

Превращение Плевако во всероссийскую знаменитость обычно связывают с его удивительной способностью в один миг перевернуть все с ног на голову и представить дело в самом неожиданном ракурсе. К примеру, юрист Б. Утевский рассказывает, как однажды Плевако защищал крестьянина, обвиненного в изнасиловании проститутки. «Господа присяжные, — начал свою речь адвокат, — если вы присудите моего подзащитного к штрафу, то прошу из этой суммы вычесть стоимость стирки простынь, которые истица запачкала своими туфлями». Тут же монолог был прерван возмущенным криком истицы: «Врет он! Нешто я свинья постели пачкать? Туфли я сняла!» Больше говорить Плевако не потребовалось — его клиент был молниеносно оправдан.

В другой раз слушалось дело малограмотной торговки, закрывшей свой магазин позже положенного срока. Плевако хитро предложил прокурору и судье сверить часы: как выяснилось, у последнего они отставали на целых десять минут. «Подсудимая… женщина старая, в часах плохо разбирается, а мы с вами люди интеллигентные, — рассудил защитник. — А как у нас обстоят дела с часами? Когда на стенных часах — двадцать минут, у господина председателя — пятнадцать, а на часах господина прокурора — двадцать пять». Смущенный прокурор не нашелся, что на это сказать, а присяжные вынесли оправдательный вердикт.