Друг государства

Головнин и другие матросы подозревались в шпионаже. Японцы совершенно серьезно ожидали нападения России и в качестве несомненного доказательства ее агрессивных планов продемонстрировали пленникам документ, объявляющий Сахалин русскими владениями. Подлинная бумага была подписана… Хвостовым, но в Японии не могли поверить, что офицер русской армии мог сделать такое серьезное международное заявление без указа царя. На допросах наших моряков много и сумбурно расспрашивали о родине. Японцев интересовало все: какое платье носит император, какие птицы водятся в окрестностях столицы, какую пищу едят русские… Услышав, что императорский дворец в России не окружен пушками, они подивились монаршей беспечности, отсутствие единого «стандарта» в прическах сочли глупостью. Но следует отметить: как ни тяжела была жизнь пленников, они понимали, что попали не к варварам, каковыми почитал японцев Резанов, — по их делу было учинено самое внимательное следствие. И это оставляло надежду на лучший исход.

Тем временем Рикорд продолжал попытки спасти Головнина. Заручившись письмом иркутского губернатора Н. И. Трескина, в котором осуждались действия Хвостова, он вновь отправился к Кунаширу. Из отрывочных сведений, доходивших до него, следовало, что все его товарищи мертвы. В отчаянии Рикорд приказал задержать японское судно «Кансэ-Мару» и привести его капитана на борт «Дианы». Так произошла его встреча с купцом Такадаем Кахэем — человеком миролюбивым и сторонником торговли с Россией.

Чего можно было ожидать от Рикорда? Мести, пиратства, разорения и потопления японского корабля. Однако капитан оказался прекрасным дипломатом — его уважительное обхождение с Кахэем проложило дорогу к вызволению его друзей. Матросов «Кансэ-Мару» Петр Иванович одарил всевозможными подарками, четырех из них отпустил, а еще четырех, самого Такадая и его спутницу забрал с собой на Камчатку с обещанием через год возвратить их на родину. При этом Рикорд сделал все, чтобы захваченный им купец не чувствовал себя пленником. «Ему представлялось, по законам земли своей, что его, так же как наших в Японии, будут содержать в строгом заключении. Но как велико было его удивление, когда он увидел себя помещенным не только в одном со мною доме, но и в одних покоях», — вспоминал Рикорд. От Такадая он узнал, что русские арестанты со шлюпа «Диана» живы и содержатся в городе Матсмае.

На следующий год Рикорд и его японский друг вернулись к берегам Страны восходящего солнца. Через посредничество Такадая губернатор острова Эдзо (Хоккайдо) получил, наконец, объяснительное письмо Трескина, что позволило начать переговоры об освобождении наших моряков. Вскоре такая договоренность была достигнута.

Японцы с огромным интересом расспрашивали о России и первым из русских знаменитостей полюбили Михаила Илларионовича Кутузова, который, по их мнению, «все сделал прямо по-японски, ибо их правило войны предписывает заманивать неприятеля как можно далее внутрь земли, собирая между тем со всех сторон людей, и потом окружить их». Перед расставанием Головнину и его спутникам поднесли такое послание: «Все вы долго находились здесь, но теперь <…> сами возвращаетесь в свое отечество; время вашего отбытия уже прошло, но по долговременному нашему здесь пребыванию мы к вам привыкли и расставаться нам с вами жалко. <…> о собственной вашей радости при сем не упоминайте, мы сами оную чувствуем и с нашей стороны сему счастливому событию радуемся. Берегите себя в пути, о чем и мы молим бога. Теперь, желая с вами проститься, написали мы сие».

Удивительно, но пленение русского капитана принесло в русско-японские связи куда больше теплоты, чем обе предыдущие дипломатические миссии. Отношения между нашими государствами формально были установлены Путятиным в середине XIX века, но дружба России и Японии началась раньше. В ее честь в 1996 году в японском городе Госики установили памятник Такадаю и Головнину. Не забудем об этих людях. Они тоже были дипломатами.

Плевак мы хотели. Федор Плевако (1842–1909)