Другая Блу

– Так расскажи нам об этой конкретной работе. – Уилсон не обратил внимания на смешки и продолжил, возвращая учеников к обсуждению. – Ты назвала ее «Арк», это заставляет о многом задуматься.

– Я поняла, что если что-то не идет из головы… мои руки воплощают это в дереве. Не знаю почему, но я не могла выбросить из головы судьбу Жанны д’Арк. Эта девушка, ее мужество… она мне понравилась, – призналась я, бросив взгляд на Уилсона, надеясь, что он не сочтет это подхалимством. – Она вдохновила меня. Ее молодость. Или храбрость. Может, ее сильный характер, который она не боялась проявлять в эпоху, когда женщин ценили совсем за другое. Но она была не просто сильной. Она была… хорошей, – робко закончила я.

Я боялась, что все опять засмеются, зная, что меня саму «хорошей» точно не назовешь. Но класс затих. Мальчишки, которые обычно отпускали похотливые замечания мне вслед и могли ущипнуть пониже спины, сейчас смотрели на меня с озадаченными лицами. Дэнни Апо, сексуальный парень из Полинезии, с которым мы сходили на пару свиданий, наклонился вперед вместе со стулом, нахмурившись, темные глаза смотрели то на меня, то на скульптуру. Это слегка раздражало, и я взглянула на Уилсона, надеясь, что он заполнит паузу следующим вопросом.

– Ты сказала, что вырезать – это видеть то, что может получиться. Откуда ты знаешь, с чего начинать?

Он провел пальцем по изящному изгибу скульптуры, коснувшись склоненной головки Жанны.

– Ствол дерева в одном месте немного искривился. Часть древесины сгнила, и когда я ее вырезала, этот изгиб приобрел новую форму. Я продолжила срезать лишнее, придавая фигуре форму арки. Она казалась мне женской спиной… склоненной в молитве. – Я бросила косой взгляд на Уилсона, задумавшись, вспомнил ли он сейчас о той ночи, когда нашел меня в темном коридоре. На краткий миг наши взгляды встретились, но потом он снова посмотрел на скульптуру.

– Когда я увидел все твои работы, то сразу заметил, что каждая скульптура – единственная в своем роде, будто на создание каждой тебя вдохновляли совершенно разные вещи.

Я кивнула:

– Они все рассказывают свою историю.

– О-о-о. Класс, вы все слышали? – Уилсон широко улыбнулся. – И я не подговаривал Блу сказать это. У каждого из вас – своя история. У каждой вещи есть история. А я говорил.

Класс захихикал, кто-то закатил глаза, но они были так увлечены темой, что все еще внимательно слушали меня. При взгляде на одноклассников, которых я знала много лет, меня охватило странное чувство. Я их знала, но так никогда и не узнала. Кого-то я часто даже не замечала, и они не замечали меня. И меня поразила мысль, что вот сейчас они будто видели меня в первый раз.

– Тут все дело в том, как кто видит, – осторожно произнесла я, озвучивая внезапно пришедшую в голову мысль. – Не знаю, что вы видите, глядя на нее, – кивнула я в сторону скульптуры. – Я не могу повлиять на сложившийся у вас образ и на ваше отношение к ней, как и не могу повлиять на ваше мнение обо мне.

– В этом прелесть искусства, – тихо предположил Уилсон. – Каждый видит что-то свое.

Я кивнула, глядя на лица перед собой.

– Этой скульптурой я хотела рассказать историю Жанны д’Арк. Но, думаю, ее история переплелась и с моей собственной.

– Спасибо, Блу, – пробормотал Уилсон, и я с облегчением пробралась назад на свое место, довольная, что это наконец закончилось, и чувствуя приливший к щекам румянец от всеобщего внимания.

В классе еще секунду царила тишина, а потом они начали хлопать. Это были не оглушающие овации, комната не тряслась, но этот момент я буду помнить всю жизнь.

Оказалось, что «Пемберли» – название поместья мистера Дарси в книге Джейн Остен «Гордость и предубеждение». Так вот в чем была вся соль. Тиффа назвала дом Уилсона «Пемберли», чтобы подколоть его из-за имени. Теперь она нравилась мне еще больше. И дело было не в том, что она оценила мои работы, хотя, конечно, это было приятным бонусом.

Я позвонила по тому номеру на визитке, которую дал мне Уилсон, и минут десять с удовольствием слушала бурные похвалы на очень правильном английском. Тиффа была уверена, что сможет продать все купленные в кафе работы по цене значительно выше моей. Она заставила меня пообещать, что я не брошу заниматься резьбой, и сказала, что пришлет контракт на подпись. Шеффилд получит солидный куш со всех продаж в галерее, что также включает в себя комиссию Тиффы, но мне достанется все остальное. И если мои работы купят за ту цену, которую поставила Тиффа (а она была уверена, что купят), моя доля все еще значительно превышала мою обычную выручку. А возможность выставить эти скульптуры в галерее была поистине бесценной. Весь разговор я щипала себя за руку, боясь, что сейчас проснусь. Но трубку я повесила, уверенная в том, что, пока я отчаянно пыталась изменить себя, моя судьба тоже менялась.