Другая Блу

Уилсон с наклейками на лбу вызвал у меня улыбку. Но только на секунду. Задание было ужасно дурацким и ужасно унизительным. Я посмотрела на белые квадратики на столе, которые ждали откровенностей. Что мне написать? «Беременная»? «Залетела»? То, что нужно. Два слова, да? Как насчет «стервы» или может… «неудачницы»? Или «в пролете»? «Конченой»? «Конец игры»? Слово, выскочившее вслед за этим, бросило меня в дрожь. «Мать». О, черт, только не это.

– Я не могу этого сделать! – громко и четко заявила я.

Все посмотрели на меня, открыв рты и замерев с занесенными над бумагой маркерами. Вообще я имела в виду совсем не задание. Но поняла, что его тоже не смогу выполнить. И не стану.

– Блу? – мягко окликнул меня Уилсон.

– Не буду этого делать.

– Почему же? – он говорил так же тихо и мягко. Лучше бы закричал в ответ.

– Потому что это неправильно… и… глупо!

– Почему?

– Потому что это очень, очень личное! Вот почему! – Я всплеснула руками и столкнула наклейки на пол. – Я могла бы соврать и написать кучу слов, которые ничего не значат, в которые я не верю, но в чем тогда смысл? Так что я не собираюсь делать это задание.

Уилсон прислонился к доске и смотрел на меня, сцепив руки в замок.

– То есть ты хочешь сказать, что не хочешь наклеивать на себя ярлыки. Так?

Я холодно взглянула в ответ.

– Ты отказываешься наклеивать на себя ярлык? – снова спросил он. – Потому что если так, то ты только что с триумфом прошла испытание.

Все вокруг меня начали возмущаться, чувствуя себя обманутыми, проигравшими только потому, что послушно выполняли указания.

Уилсон не обратил внимания на недовольный гул и продолжил.

– Выбросите наклейки. Отклейте, порвите, зачеркните, выбросите в мусорку.

Я почувствовала, как жар от недавнего противостояния затихает, мое лицо возвращается к привычному цвету, а сердце – к привычному ритму. Уилсон уже не смотрел на меня, но я знала, что он все еще говорит со мной, и специально для меня.

– Вы писали свои истории весь год. Но теперь я хочу, чтобы вы подумали о своем будущем. Если вы построите его с оглядкой на прошлое, каким оно будет? А если вам не нравится то, куда вы движетесь, какой из ярлыков вам нужно выбросить? Какое из тех слов, что вы написали о себе, стоит забыть? Все? А какими вы хотите быть? Как бы вы назвали себя, если бы эти ярлыки были не тем, что вы о себе думаете, а тем, кем вы хотите стать?

Уилсон взял стопку папок и начал раздавать их по одной.

– Я сложил все ваши листочки с историями в папки. Все, что вы написали с самого первого дня. Первая страничка – ваша история. А теперь напишите о своем будущем. То, чего вы хотите. Избавьтесь от ярлыков.

«Жила-была одна птичка, маленький черный дрозд. Его вытолкнули из гнезда, никому не нужного птенца. Лишнего. Птичку увидел Ястреб, подхватил и унес с собой. Он приютил ее в своем гнезде, научил летать. Но однажды Ястреб не вернулся домой, и маленькая птичка снова осталась одна-одинешенька. Она хотела улететь. Но когда она подобралась к краю гнезда и посмотрела на небо, то поняла, какие маленькие у нее крылышки, какие слабенькие. А небо было таким огромным. И лететь было так далеко. Она почувствовала себя в ловушке. Птичка могла улететь, но куда? Она боялась… потому что знала, что она – не ястреб.