Другая Болейн

— Бог знает, какова будет цена, когда дело наконец завершится. Счастье королевы, безопасность трона, уважение народа, нерушимая святость церкви. Иногда мне кажется, мы с тобой только и делаем всю жизнь, что на Анну работаем. И много ли нам за это достается?

— Ты, мой дорогой, наследник графской короны, вернее, двух.

— По мне бы лучше отправиться в крестовый поход и убивать неверных. А потом вернуться в свой замок к красотке-жене, которая от меня, храбреца, без ума.

— А мне подавай поле хмеля, яблоневый сад и стрижку овец.

— Ясно, оба дураки. — Георг снова прикрыл глаза.

Он, кажется, заснул на пару минут. Я бережно придерживаю его голову, смотрю, как подымается и опускается при дыхании грудь. Меня клонит в сон, прислоняюсь к расшитому покрывалу на спинке кровати, дремлю.

В полусне услышала, как заскрипела дверь, лениво открыла глаза. Нет, это не слуга Георга, не Анна, которой мы опять зачем-нибудь понадобились. Кто-то украдкой взялся за дверную ручку, тайком приоткрыл дверь. Джейн, жена Георга, теперь леди Джейн Рочфорд, всовывает голову в комнату и глядит на нас.

Она не вздрогнула, не произнесла ни слова, увидев нас вместе в постели, и я — не совсем еще проснувшись, не в силах пошевелиться, чувствуя какую-то неясную угрозу в ее неожиданном появлении — тоже не заговорила, наблюдаю за ней сквозь полуопущенные ресницы.

Она стоит тихо-тихо, не входя в комнату, но и не закрывая дверь, внимательно оглядывая открывшуюся картину — голова Георга у меня на коленях, мои ноги, полускрытые платьем, запрокинутая голова, чепчик, оставшийся на подоконнике, разметавшиеся со сна волосы. Она нас рассматривает, будто собирается писать портрет или ищет доказательства на месте преступления. Затем так же тихо, как и вошла, выскальзывает обратно.

Я тут же потрясла брата за плечо, а когда он проснулся, закрыла ему рот ладонью.

— Ш-ш-ш, Джейн только что была тут. Она все еще за дверью.

— Джейн?

— Да, Бога ради, Джейн, твоя жена Джейн.

— А что ей нужно?

— Она ничего не сказала. Просто вошла, посмотрела на нас, спящих на кровати вместе, все подробненько осмотрела и исчезла.

— Наверно, не хотела меня будить.

— Наверно, — неуверенно пробормотала я.

— Что такое?

— Она так странно глядела.

— Она всегда странно глядит, — небрежно махнул рукой брат. — Девушка с душком.

— Вот именно. Понимаешь, она на нас смотрит, а мне кажется… — Я не могу подобрать правильного слова. — Будто я делаю что-то совершенно неприличное. Словно мы с тобой в чем-то виноваты, словно мы…

— Что?

— Слишком близко оказались.

— Мы же брат и сестра. Конечно, мы всегда рядом.

— Вместе в кровати и спали.

— Конечно, мы спали. Что нам еще делать в кровати вместе. Любовью заниматься?

Я хихикнула:

— Она так посмотрела, словно мне вовсе не положено быть у тебя в комнате.

— А где тебе еще быть? — Брат, похоже, ничуть не взволновался. — Где нам еще поговорить, придворные так и шныряют поблизости, норовят каждое слово подслушать. Она просто ревнует. Она бы все королевское приданое отдала за то, чтобы оказаться со мной в постели посреди бела дня. А по мне — лучше голову сунуть в пасть льву, чем положить ей на колени.

— Думаешь, не стоит беспокоиться? — улыбнулась я.

— Совершенно не стоит, — лениво отмахнулся он. — Она моя жена. Я как-нибудь с ней разберусь. Сама знаешь, как это делается в браке, захочу — вообще от нее избавлюсь и возьму себе хорошенькую.

Анна решительно отказалась проводить Рождество в Гринвиче, если не она будет в центре внимания. Генрих снова и снова пытался ей объяснить — это пойдет на пользу им обоим, но она никак не могла смириться, что он предпочел королеву.

— Я уеду! — кричала сестра. — Ни за что не останусь здесь, где на меня никто внимания не будет обращать. Поеду в Гевер, проведу Рождество в деревне. Или лучше вернусь ко французскому двору. Отец уже там, мне будет весело. Ко мне во Франции всегда хорошо относились.

Он побледнел, будто она его ножом пырнула.

— Анна, любовь моя ненаглядная, единственная, не говори таких слов.

— Единственная любовь? — кинулась она на короля. — А на Рождество посадите рядом другую.

— И в этот день, и во все остальные лучше тебя мне не найти. Но если Кампеджо все еще докладывает обо всем Папе, мне нужно, чтобы все знали — я отказываюсь от королевы из самых чистых побуждений, просто по необходимости.

— Я, значит, недостаточно чиста? — Анна словно выплюнула эти слова.

Быстрота ума, которая так хорошо служила ей в придворном флирте, теперь оборачивалась против короля. И он не мог устоять — ни тогда, ни сейчас.

— Любовь моя ненаглядная, ты мой чистый ангел. И я хочу, чтобы об этом знал весь мир. Я сказал королеве, что ты будешь моей женой, ибо ты — лучшее, что есть в целой Англии. Этими самыми словами.

— Вы говорили с ней обо мне? — вскрикнула Анна. — Только не это. Оскорбление за оскорблением. А что она вам ответила? Что я не ангел, а всего лишь ее бывшая фрейлина? Что я ни на что не гожусь — даже рубашки подшивать?

Генрих закрыл лицо руками:

— Анна!