Другая история

— Я могу написать заявление, — серьёзно сказал Тим. — Завтра же.

Лучше бы у него в загашнике завалялся стиратель памяти. Толку было бы больше.

— Если ради меня одного, то не вижу смысла. Но если так будет проще тебе…

По лицу Тима скользнула тень, и я заткнулся. Ему сейчас никак не будет проще.

— Тим, — я успел заменить именем едва не сорвавшееся «Бабочка». — Скажи, ты сам чего бы хотел? Откровенно эгоистично?

— Эгоистично? — Тим опустил голову, пряча руки в карманы куртки. — Неодиночества. Но оно, похоже, у меня уже есть.

Угу, есть. Как будто щенок сможет сходить в аптеку, или привезти еды, или одолжить зонт. Хотя, возможно, речь шла не о Белке, а об Ольге?

— В любом случае, с плеча лучше не рубить, — очень сдержанно заметил я.

Сквозь напряжение Тима прорвались успокаивающие интонации: — Если ты вспомнил черту, то не беспокойся. Даже приснившийся, этот урок был слишком горек. И потом, насколько я понял, разделённые сны не обязаны сбываться дословно.

— Насколько ты понял? То есть раньше…

—…мне ничего подобного не снилось. Я, наверное, тебя разочарую, только я намного менее колоритная личность, чем Бабочка.

Ну, самооценка всегда была его слабым местом.

— Собственно, я тоже далеко не покоритель Стигийских топей и укротитель Церберов, — А ещё приемлю исключительно гетеросексуальные связи, однако обсуждать это сейчас точно не собираюсь. — Ладно, думаю, на сегодня с нас достаточно.

— Согласен, — Тим бросил взгляд на Белку, терпеливо ждавшую, пока двуногие решат свои глупые проблемы. — До завтра?

— До завтра, только, — я обязан был предложить, — может, мне смотаться в супермаркет? За щенячьим кормом там, или за хлебом. Я, в принципе, никуда особенно не тороплюсь.

— Спасибо, но сутки мы и с тем, что есть, нормально проживём, — а Тим обязан был отказаться. Потому что его тараканы не любили, когда он обременяет собой других. Или потому что понимал меня лучше, чем я бы того хотел. — Пока.

— Пока.

Тим открыл дверь в подъезд, наконец впустив в сухое тепло исстрадавшегося щенка, и сам вошёл следом. Металлическая дверь лязгнула магнитным замком, поставив жирную точку в вечере невероятных открытий. Тогда я решил, что не стану обо всём этом думать как минимум до тех пор, пока не доберусь домой и не поужинаю. А потом пусть будет потом.

***

Когда Тим Сорокин щёлкнул выключателем в прихожей, одинокая лампочка в светильнике ярко мигнула и погасла с почти неслышным «дзин-нь!». И Тим вдруг тоже почувствовал себя перегоревшей лампочкой — мёртвым предметом из стекла и металла. Бессилие навалилось на него всей своей многотонной массой, вынуждая осесть прямо на синтетический придверный коврик. Тим слышал, как Белка без особенного стеснения оббежала тёмную квартиру, цокая коготками по линолеуму, — забавное, любопытное создание. С ней в его жизнь снова пришла ответственность, но сейчас он был скорее этому рад. Пускай добровольный путь к Ахерону заказан, земное существование тоже легко превратить в подобие пустого бытия лимба.

Познакомившись с местностью, Белка вернулась в прихожую и ткнулась мокрым носом в руку неподвижно сидящего на полу человека: эй, чего ты?

— Сейчас, — скрежетнул Тим. — Сейчас, только чуть-чуть отдохну.

Он не думал — мысли сами плавали в аквариуме черепа. Вспоминалось пробуждение в конце мая: резкое, в поту, со слипшимися ресницами. Тогда он первым делом бросился звонить тётушке и едва не грохнулся в обморок, услышав её голос. Сон, всё было сном, однако танцевать ли по этому поводу от радости или выть в потолок от безысходности реальной жизни, Тим так и не определился. А когда месяц спустя в одном из объявлений на «Хэд хантере» ему попалось знакомое название фирмы, он решил пошутить и отправил своё резюме. Кто же мог предположить, что судьба тоже пошутит в ответ?

Если бы Тим знал, что на собеседовании будет не Вася Щёлок, а Дрейк, то наплевал бы на все договорённости. Более того, он до сих пор удивлялся, как не умер на месте от разрыва сердца, когда за его спиной знакомый до темноты в глазах голос сказал: — Доброе утро. У вас закурить не найдётся?

Однако ж не умер и даже каким-то чудом устроился на работу, получив мазохистское право почти ежедневно видеть фантом самого большого счастья, которое когда-либо переживал в своей невзрачной жизни.

Теперь, наверное, не будет и этого. Тим машинально обхватил колени. Потому что сон оказался разделённым, потому что это открылось, потому что они оба помнят такие подробности, которые двое мужчин в принципе не должны знать друг о друге. И значит, приятельству нет места, а уж чему-то большему… Губы Тима исказила кривая ухмылка. Реальность — не сон, тут тебе в лучшем случае просто набьют морду. Да и хрен с ним, с бо́льшим, ему за глаза хватило бы одного знания, что остался на белом свете человек, которому он важен. Или мог бы быть важен, сложись обстоятельства немного по-иному. Тим привык довольствоваться малым и никогда бы не попытался претендовать на что-то ещё — даже на невинные пятничные посиделки в баре. Но кого волнует его «бы»?