Другая любовь

В это время легко, будто освободившаяся от всех болей, бед и обид, вошла в наш отсек мама ребятишек. И Оленька ее тоже представила: – «А маму зовут – Галя» – Но брат тут же поправил сестренку: – «Галина Михайловна». – «Спасибо, – сказала мама, – Я сама не догадалась представиться». Очень пластично передвигаясь в тесноте, Галина Михайловна собрала детей для похода в туалет, поручила Коленьке-Николаю помочь младшенькой помыть уши и принялась приводить их семейное лежбище в дневной порядок.

Уже заметно посветлело, и я смог внимательно рассмотреть свою соседку. Она была очень хороша. Красива, умела. Точна в движениях и в словах. Все у нее естественно – ничего деланного. Привлекательна-а – а! Она мне очень нравилась. «И как можно такую тиранить, унижать, не давая развернуться в любви?!» думал я, и в это время услышал:

– Знаете, вот есть женщины, которые не любят ни расстилать, ни застилать постель. Правда. Вот генеральную убору делают с удовольствием – к 1-му Мая, ко Дню Парижской Коммуны (тогда этот день отмечали)… а вот каждый день прибрать кровать…

… Я вспомнил – с каким удовольствием Зорька расписывала генеральную послевоенную уборку. С картинками. Большую стирку! А если окажется, что она не любит каждый день?.. (Потом – оказалось: не любит! Ну, и что?). Тогда же я рассмеялся и рассказал Галине Михайловне, с какой любовью я этим занимался в детстве. И если кто-нибудь приготовит мне постель, то я обязательно перестилаю, конечно, если это только не мама, которая меня учила… А потом в армии – был такой случай: меня поставили в наряд и мне предстояло привести в порядок шестьдесят коек. Они были объединены в трехэтажные ярусы. Так крепились кровати, чтоб была компактной спальня. И я за час выполнил приказ. Пришел поверяющий – полковник. Не поленился – облазил все ряды и сказал:

– Молодцы – как-будто один человек делал!

После этого командир нашей учебной батареи перед каждой начальственной поверкой – вызывал меня и говорил: – «Чтоб, как один человек!»

Моя соседка, мать двоих детей, бывшая учительница – расхохоталась. Смеялась долго, как ребенок, без устали, заразительно.

В наш отсек заглядывали ближние, дальние соседи и тоже начинали смеяться, но не потому, почему смеялась Галина Михайловна, а потому – как она смеялась!

Вернулись дети – прибежали на хохот – и тоже заразились.

Вскоре весь вагон гудел, даже, казалось, от этого он стал сильнее раскачиваться. Пришли разбуженные гвалтом моряки, посмотрели на меня, на мою визави – и с укоризной покачали головами, будто спрашивали: – «А что мы скажем Зорьке?» Я им дал отмашку – мол, все в полном порядке – они тяжело вздохнули – какой это порядок?! Но все же ушли «на боковую» – досыпать… Только мои сопровождающие не проявили никакой реакции, ни на громовой хохот, ни на общее движение, шум. Правда, Фадеичь пару раз улыбнулся, но это, скорее всего, из-за чего-то случившегося во сне.

… Немного успокоившись, Галина Михайловна принялась, внимательно меня разглядывать. В глазах ее то появлялись вопросы, то исчезали. На одни вопросы она, возможно, находила ответы, и тогда на ее лице появлялась довольная улыбка. А когда она сомневалась в ответах, то лицо ее становилось серьезным. Чтобы она не мучилась, не блуждала среди догадок, я сам решил ответить на ее немые вопросы.

– Я нашел девушку, – сказал я, – которая мне очень нужна. Она лучше всех мне известных. И если она чего-то не умеет, во что я совершенно не верю, или что-то не хочет или не любит делать, но это нужно – сделаю я. А если уж и я не сумею – сообща найдем решение…

… Радость, удивление, растерянность – все сразу отразилось на лице моей соседки. Она даже зачем-то стала озираться по сторонам, будто искала поддержки… в чем? Зачем?

Она привлекла к себе детей (на помощь?) Прошлась глазами по лицам соседей, тоже внимательно выслушавших мой монолог. Кто-то согласно кивнул головой, кто-то беспомощно развел руками – что с ним поделаешь?! Она со всеми была согласна. И долго не знала что сказать. Галина Михайловна очень добро улыбнулась мне. Коснулась моей руки, погладила ее. Взгляд ее сделался томным-томным. Маленькая Оленька тоже коснулась моей руки, прижалась ко мне. Я поцеловал ее круглый пахнущий чем-то приятным лобик. Она потрогала мою бороду… Коля-Николай позавидовал сестринской решительности. Но чтобы как-то поучаствовать в этом действе, он придумал:… Коля постучал себе по груди и показал пальцем на мои орденские колодки: что эта обозначает, а эта, а та?.. Я механически отвечал, не будучи в силах оторвать взгляда от Галины Михайловны. Слегка размягченной, с затуманенными, чуть прикрытыми веками, глазами. Неожиданно она собралась с силами и попыталась спросить: – «А если «она»…!» Я не дал ей закончить – решительно замотал головой: нет. Побежденная она откинулась к спинке лежбища и тихо засмеялась…