Другая музыка нужна

Час спустя все участники гулянья спали. Спал и дядя Мартонфи. Старые монеты не тряслись больше в его поседевшей копилке. Самое чудесное-то ведь было в том, что хоть монетка и выпадала из копилки, а все равно она оставалась в ней, потому что копилка новых не принимала, и ясно, что эти монетки уйдут вместе со стариком в могилу. А может, и не уйдут? А может, они попадут еще когда-нибудь в обращение?

Г-н Фицек вздернул штору и впустил сына. Не сказав ему ни слова, забрался в постель и, уже лежа, спросил:

— Где ты был? Почему опоздал?

Отец ждал, не соврет ли сын.

— Я был у Мартонфи. Никак не мог раньше уйти.

— А что там было?

— Гулянка… Вернее, пятнадцатое марта… Вернее, два наших дружка призываются завтра.

— А ты что делал?

— Пел.

— Что пел?

— Песни.

— Да неужто! А я-то думал, галушки с творогом!

Мартон раздевался. Его охватила приятная усталость. И тело и голова гудели… Он думал о Тиборе, Петере, старике Мартонфи… Илонке… о песнях… Но думы кружились в нем, все медленнее и медленнее взмахивая крылами. На вопросы отца мальчик отвечал коротко.

— И «Жужику» пел?

Мартон оторопел на миг.

— И «Жужику» спел, — ответил он, решив, что отец угадал случайно, потому что он, бывало, и дома пел эту песню.

Мартон залез в кровать к Пиште. Чуть подвинул костлявую ногу брата и заснул тут же, словно провалился. Отец задал один вопрос, потом другой, но мальчик уже не отвечал. Тогда Фицек толкнул в бок жену и сказал:

— Знать бы, что из тебя еще один такой оголец вылезет…

— Молчи… Дети ведь…

Г-н Фицек рассмеялся. Потом засвистел сквозь зубы: «Ой-ой, Жужика!.. Ой, Жужика!»

— Ох, и плут же выйдет из твоего сынка!..

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

в которой г-н Фицек завидует горе Геллерт и определяет понятие «все равно», а Мартон объясняется в любви письменно, но в обход венгерской королевской почты; автор же позволяет себе вздохнуть разок и сказать: «О милые пештские улицы, прекрасная весна, юность!..»

1

Восемь раз писал он письмо — вернее, восемь раз переписывал его и исправлял. Наконец, на девятый раз решил: была не была, но больше ни переписывать, ни исправлять не станет! Пошел к Тибору.

— Я-то думал, что в письме легче, чем на словах… Оказалось, труднее.

Что же было в этом первом письме?

Позднее, как он ни ломал голову, а кроме одной фразы, ничего не припомнил, хотя и исписал маленькими буковками четыре страницы. Впрочем, может быть, и все буковки нужны были только для того, чтобы между ними оказалось одно слово «люблю», силу которого и должны были они множить.

Но случилось не так. Слова порхали, шныряли, теснились; их кружилось все больше и больше; они ушли из-под его власти, стали неестественными, убили свою сущность, и наступило полное смятение. Мальчик почувствовал отвращение к своему письму. Охотнее всего он написал бы: «Люблю!» — и все.

— Ну как, хорошо? — спросил он Тибора.

— Очень!

— Откуда ты знаешь?

— Ты же сам мне прочел.

— А что с того, что прочел? Как ты думаешь, ничего что на такой бумаге? Я ведь из тетрадки вырвал ее.

— По-моему, ничего.

— Ничего, — проворчал Мартон — А как же я передам?

— Сложи вчетверо.

— И в конверт положить?

— Не обязательно.

— Еще подумает, что у меня даже на конверт не хватило денег.

— Тогда положи в конверт.

— Если для нее важнее всего конверт, так нечего и письмо посылать.

— Ты опять совсем взбесился.

— Совсем взбесился, совсем взбесился, — повторял Мартон, мучаясь мыслью, что он бедный, а Илонка богатая.

Перед глазами у него возник каток, и мальчик угрюмо спросил:

— Когда передать: в начале или в конце урока?

— В начале.

— Тогда она будет читать при мне. А я что в это время буду делать?

— Ждать.

— Тебе легко говорить!..

— Передай в конце урока.

— Когда за руку будем прощаться?

— Да.

— А если она не возьмет?

— Возьмет.

— А ты передавал уже когда-нибудь девушке письмо?

— Нет еще.

— Так откуда ты знаешь?

Тибор не ответил. Какой он ни был покладистый, но и ему надоели придирки Мартона. А Мартон не желал этого замечать и все спорил, конечно, больше с собой, нежели с Тибором.

— Говоришь, отдать и уйти?

— Да.

— И целые сутки ждать ответа?..

— Хочешь, я передам? Сегодня же, тотчас. И как придешь на урок, сразу ответ получишь.

— Так ведь не она выходит на звонок…

— Это верно.

— Зачем же предлагаешь тогда?

Вконец измученный Тибор ответил так, как и следует отвечать, когда просят совета в любовных делах:

— Делай как знаешь!

— Так и буду!

И тем не менее задал еще с дюжину вопросов. «А как ты думаешь, не лучше ли сказать на словах?.. А как ты думаешь, она не рассердится?.. Может, подождать еще?» — и тому подобное. И наконец, когда нельзя было больше сказать «как ты думаешь?» ни себе, ни Тибору, попрощался.

— Не сердись, — сказал Мартон, — сам знаешь, что это не пустяки.

Он снова жадно перечитал письмо, энергично сложил его и засунул во внутренний карман пиджака. На душе стало легче.

— Будь что будет!