Другая музыка нужна

Пройдет чиновник сквозь толпу и бегом бросится к заводским воротам, а там обернется — как кот, которому дали пинка, бежит сперва и, только почувствовав себя в безопасности, оборачивается, чтобы посмотреть уже издали, кто это был.

Получил свою долю и Отто. Мартону и Пиште стыдно было смотреть, как удирал старший брат.

Так прошло несколько часов.

И вдруг заводские ворота с грохотом захлопнулись, на них приклеили большой белый плакат:

«Консервный завод прекращает работу на две недели из-за отсутствия мяса. Все рабочие увольняются».

Не прошло и пяти минут, как булыжники мостовой покинули свои места. Задребезжали, зазвенели оконные стекла. Белый плакат валялся на земле, разорванный на клочки.

— Подожжем завод!.. — пронзительно крикнула какая-то женщина.

— Что с нами будет, боже мой?!.

Действовал уже и забастовочный комитет, хотя никто не знал, кто, где и когда его выбирал. В комитет вошел и Йошка Франк.

— Женщины, спокойствие! — послышался чей-то клич. — Не поджигать надо, а выстоять!

— А кормить кто будет?

— Если подожжем завод, так никто. Внимание, полиция! Сплотим ряды! А ну, живей, живей!..

Йошка Франк сказал Пирошке:

— Пойдем. Не станут же детей разгонять.

И не прошло пяти минут, как в конце улицы появились детишки из овощного цеха, труд которых дирекция использовала, по существу, тайком.

Впереди с красным флагом шли Пирошка и Йошка Франк. Пишта подбежал к ним и встал рядом с Йошкой. Взяв его под руку, он сказал, задыхаясь от восторга:

— Йошка! Пирошка! — И снова: — Йошка!..

Пишта только теперь окончательно благословил их любовь.

Навстречу им с Шорокшарского проспекта мчалась конная полиция.

— Ребятки, пойте песенку, — сказала детям Пирошка.

— А какую, тетенька Пасхальная?

— Какую хотите.

И тогда за спиной у Пирошки детский голосок затянул песенку, которая стала особенно популярной с начала войны. Ее тут же подхватили остальные ребята. Чувствительная, дешевая и глупая песня, но ее пели дети, которые сами были вынуждены работать, — и вдруг она зазвучала потрясающе:

Не отразишься никогда
Ты вновь в моих глазах
И не увидишь никогда
Глаза мои в слезах.

Женщины зарыдали…

Но конную полицию песня не остановила.

В тот же день стал Оружейный завод, забастовал и Чепель. Около пятидесяти тысяч рабочих прекратили работу, требуя повышения заработной платы. В газетах об этом, впрочем, не было ни строчки. Стачку попросту замолчали.

А бедный Пишта так и считал до конца своих дней, что стачка вспыхнула из-за него.

14

Вот уже полгода прошло с тех пор, как умерла бабушка, но, следуя совету отца: — «Успеет еще нагореваться!» — Отто, Мартон и Пишта ни слова не сказали матери.

Почувствовала ли что сама г-жа Фицек (Мартон верил в телепатию), или в поведении семьи было что-то странное, и это навело ее невольно на мысли, заставило задуматься. Но, может быть, детям просто казалось, что мать догадывается (вот так же непойманные преступники всегда думают, что это их подозревают, как только речь заходит о преступлении), — одно несомненно: последние дни г-жа Фицек все время вспоминала свою мать.

Теперь, когда ребят выставили с завода, она сказала:

— Устроюсь-ка я на работу. Работа легкая — буду разносить газеты. В четыре утра встану, а к девяти уже и разнесу все.

— Мама, не надо! — сказал Мартон. — Две недели выдержим как-нибудь, а потом мы опять начнем зарабатывать.

— Завтрак приготовите себе сами и Лизу покормите. А я, как вернусь, сготовлю обед, — сказала мать, будто и не слышала сына.

— Но, мама, через две недели…

— Хорошо, — коротко ответила мать. — Мой заработок и через две недели пригодится. Отец ваш — там… — Она не в силах была вымолвить слово «тюрьма». — Ему тоже надо передачи носить… Там ведь помоями кормят…

Мать задумалась на миг.

— Говоришь, через две недели?..

— Да, — с надеждой в голосе ответил Мартон.

Г-жа Фицек снова задумалась.

— Тогда поезжайте с Пиштой в Сентмартон… Тетя Терез написала, что собрала для нас пятьдесят килограммов картошки, десять килограммов фасоли и немного сала. Это ведь не пустяки… Вот одного только не пойму, почему ничего ни пишет про нашу мать! — Она пытливо взглянула на Мартона. — Может быть, маменька больна?

— Ну, что вы, больна! — возразил вместо Мартона Отто. — Тетя Терез попросту забыла написать о ней.

— Может быть… — сказала г-жа Фицек. — А не поехать ли мне самой?

— Ужо осенью, мама… — И Отто обнял мать. — Осенью… К тому времени и отец будет дома.

Мать посмотрела Отто в глаза. Он выдержал ее взгляд. Г-жа Фицек вздохнула.

— Ну, ладно… Пускай поедут Мартон и Пишта, Я испеку печеньица… Совсем легкого… бабушке. Много-то не из чего… Яйца… Сахар… Да, кстати, купите бабушке мятных конфеток. Таких треугольных… Двести пятьдесят граммов. Бабушка их очень любит. Но долго не задерживайтесь.

— Что вы!.. Через неделю будем дома.

— Отдохните малость. Можете вернуться и через десять дней. Бабушка обрадуется… Внуки как-никак… Но про отца ни слова. Скажите, что работает, жив-здоров… Бедная маменька!.. Вы уж не говорите ей. И она пытливо заглянула в глаза Мартону.