Другая музыка нужна

Время от времени главный редактор вызывал кого-нибудь. Иногда, возвращаясь от него, журналисты размахивали кассовыми чеками и торжествующе орали: «Двести крон!» Но чаще всего приходили красные как раки или желтые как тыквы.

Как-то однажды старик репортер вернулся от редактора расстроенный.

— Неделю назад он сказал: «Побольше соли, побольше перца». Потом сказал: «Перепишите, да потактичней, чтоб были одни намеки, имен не называйте». Потом опять: «Пороху, как можно больше пороху!» Теперь напечатали, а он орет, что я семь тысяч крон вытащил у него из кармана.

— Ничего, перемелется, — утешали все старика.

— Это-то я знаю! — с отчаянием произнес старик. — Но ведь и я потерял триста крон… Кто их вернет?

— Хотите, дам вам хороший адресок?

— Идите к черту со своим адресом!

И Мартон слушал все это. Кое-что ему было понятно, кое-что — нет. Посидел, посидел, надоело ему. Ушел. Отправился бродить по улицам в поисках интересных происшествий. И вот мимо него промчалась пожарная машина. Он побежал за ней. К счастью, пожар был недалеко. Но горящий дом окружил полицейский кордон, и, когда Мартон захотел подойти ближе, полицейский схватил его за шиворот.

— Назад! Тебе чего здесь, сопляк?

— Прошу прощения, но я сотрудник «Южной газеты», а не сопляк!

— Вы? Ваше удостоверение!

Но «Южная газета» не выдала ему еще удостоверения. Сперва надо было напечататься.

Здание горело. Юноша ушел. Направился домой.

А дома Отто рассказывал как раз о том, что после обеда у них арестовали управляющего фирмой, элегантного господина Флакса. Взяли его прямо с работы за растрату полутора миллионов крон.

Мартон взволнованно расспросил брата. Сперва набросал на бумажке все, что услышал от него. Потом сел писать. Написал страниц восемь. Начал с проспекта Ваци, по которому бешено мчатся трамваи, потом рассказал про русских пленных, которые получают по две кроны в неделю.

И наутро влетел прямо к секретарю редакции.

— Я должен поговорить с господином главным редактором. Принес репортаж о растрате полутора миллионов крон.

Главный редактор, восседавший на своем троне в еще более роскошном костюме, прочел статью Мартона от начала до конца и позвонил.

— Узнайте телефон родителей Оскара Флакса, — сказал он секретарю. — Пришлите господина Хербоя.

Минуту спустя телефонный номер лежал уже на столе у главного редактора. Вошел г-н Хербой, поклонился, окинул Мартона подозрительным взглядом. Редактор, не меняя ни на секунду изящной позы, заорал на г-на Хербоя:

— Вы полицейский репортер? Вы? Знаете, что вы такое? — И уже совсем не изящно крикнул: — Вы дерьмо! Можете идти!

И вынул свой блокнот.

— Как вас зовут? — спросил он Мартона.

Вырвав листок из блокнота, он что-то написал на нем и отдал. Мартон прочитал:

«В кассу «Южной газеты». Гонорарный расчет. Мартону Фицеку. Двадцать крон за репортаж.

Будапешт. 17 декабря 1917 года.

Главный редактор Миклош Лазар».

Не успел еще Мартон притворить за собой обитую войлоком дверь, как за спиной его уже послышалось:

— Квартира Флакса? Алло? Прошу к телефону господина Флакса-старшего. Говорит главный редактор «Южной газеты»…

5

Прежде чем пойти в кассу, Мартон бросился домой, чтобы показать свой первый гонорарный расчет. За деньгами пошел только вечером — получил двадцать штук новеньких, еще слипшихся бумажек. Мартон стоял и смотрел на кассира: мол, что он скажет? Такой молодой, а уже гонорар получает!

Но кассир не понял, в чем дело, и спросил:

— Я что, недодал вам? У вас есть и второй расчет?

— Нет.

— Так в чем же дело?

Мартон повернулся. За спиной его стоял человек тоже с чеком в руке. Мартон узнал его: это был Ене Алконь, с которым он лежал вместе в больнице после «бесплатного отдыха».

— Ой, как я рад… Вы тоже здесь работаете?

— Да, да. Я тоже рад… Слышал уже про вас… Хотел даже встретиться, но весь месяц работал ночным редактором. Только вчера перешел на дневную работу. Подождите, я получу деньги, и, если вы не против, проводите меня домой.

Они прошли мимо рулонов бумаги, на которые, как еще неделю назад казалось Мартону, усаживались верхом сотрудники редакции «Южной газеты» и мчались по всей стране, провозглашая глаголы истины.

«Боже, как меняются взгляды у человека!..»

6

Был декабрьский вечер. Сырой туман предвещал дождь или снег с дождем. Они побрели по улице — высокий юноша и низкорослый Ене Алконь. Радость встречи воодушевила Мартона. Он забыл про разочарование последних двух недель. Ему казалось, что в Алконе он найдет опору. И Мартон был счастлив. Журналист пробудил у него в памяти стихи Ади, вечерние поезда, песню «Злые ветры дуют, матушка родная», И Мартон, правда невольно преувеличивая свое воодушевление, заговорил о газете — «орудии справедливости», так же, как говорил в те дни, когда еще только решил стать журналистом.

Алконь поначалу терпеливо слушал его, тактично расспрашивал о том, как прошли первые две недели в газете, но потом беспощадно напал на Мартона.

— Журналистом хотите стать? Говорите, прекрасная профессия? Бегите отсюда, сынок, пока не поздно! Да знаете ли вы, кто такой журналист? Молчите! Вы ничего не знаете! Журналист — это шлюха!