Другая музыка нужна

— Отстань, пожалуйста!

— Поверь: я тебе зла не желаю…

— Унизительная, грязная работа.

— Переоденешься.

— У меня нет рабочей одежды.

— Попросишь дома что-нибудь самое завалящее.

— А если я встречу кого-нибудь из коммерческого училища?

У Мартона уже было на языке «Ну и встретишь!». Но вместо этого он произнес с досадой:

— Какой черт пойдет из твоего коммерческого училища на консервный завод?

— Какой черт, какой черт? Например, я!

— Стало быть, Фифка Пес боится, что Геза Мартонфи увидит его и запрезирает. Вот это номер!..

Такой ход мыслей был слишком сложным для Мартонфи. Он не нашелся, что ответить. Его лоб и всегда-то казался высеченным из гранита, но теперь, когда юноша понуро смотрел в одну точку, можно было подумать, что не только его лоб, но даже мозг и тот высечен из крепкого камня.

— Ну ладно! — согласился он наконец без всякого удовольствия.

3

Был воскресный день. Отто чистил облысевшей зубной щеткой свою соломенную шляпу, когда услышал про очередной план Мартона. Он выпрямился и поднял щетку, с которой закапала сероватая жидкость.

— Твои друзья могут прийти. А ты нет.

— Почему?

— Да потому, что я инженер-контролер. И ты скомпрометируешь меня.

— А Пишта?

— Пишта работает в конторе. Он посыльный барона Альфонса. Почти чиновник.

Тут же разгорелся неистовый спор:

— Стало быть, для тебя только чиновник человек? А отец уже и не человек?

— Оставь в покое отца! Мне и без того трудно скрывать, что он сапожник.

— И ты это скрыл?

— Да скрыл! Сказал, что отец у меня инкассатор.

— И все потому, что его арестовали?

— А хотя бы и не арестовали, все равно инкассатор. Так и знай! А не сапожник.

— Тогда скажи, пожалуйста, где для тебя начинается человек?

Отто, не пожелав ответить, отпарировал:

— Ты бы лучше на экзаменах не проваливался!

— Это не твое дело!

— Нет, мое! Я хочу, чтобы ты человеком стал!

— Инкассатором?!

— А хоть бы и инкассатором! Все лучше, чем поденщиком или сапожником!

И Отто еще ретивее взялся за щетку. Покончив с этим делом, он повесил шляпу сушиться на гвоздик и задумался.

— Знаешь что? Раздобудь у кого-нибудь из своих друзей метрику. Будешь работать под чужой фамилией. Но смотри не проболтайся… Ты ни со мной, ни с Пиштой не знаком.

Так и сделали. Мартону было все равно, под какой фамилией работать. Тибор Фечке одолжил у какого-то нового приятеля по коммерческому училищу его метрику.

— Янош Эрдеи, — сообщил он Мартону, передавая метрику. — Я представлю тебя ему. Он драматург.

4

Встретились они на Крестном пути за проспектом Орци.

Стояло раннее весеннее утро. Солнце сидело на верхушке часовни, потом, неожиданно подскочив, озарило ведущий к Голгофе Крестный путь и выстроившиеся с двух сторон барельефы, на которых изображались страсти господни.

Лучи солнца засияли и на железном Иисусе, рухнувшем под тяжестью креста, но заодно озарили золотом и фарисеев, и Пилата, и апостола Петра, и предателя Иуду, и палачей — римских солдат. Сияние не обошло никого. Повторилось опять самое несправедливое равенство на свете.

Ребята шли пешком так же, как и в прошлом году, когда погнались за «бесплатным отдыхом». Только здесь не было гор, полей и не было «Эй, гой, прекраснее всего воля!».

Мальчики брели, изредка перебрасываясь словами. В прошлом году слова вылетали скорее, чем рождались мысли. Теперь мыслей стало больше, слов меньше: они попрятались, как прячутся дети от незнакомых людей.

Все надели самую скверную одежду и обувь. Один только Фифка Пес сошел с ума: облачился в выходной синий костюм и даже на руки натянул какие-то дурацкие синие нитяные перчатки. «Я устроился помощником бухгалтера», — сообщил юноша соседям, сжимая под мышкой портфель, в который запихал рабочий комбинезон. Голову он держал неподвижно, прямо, так как слишком высокий крахмальный воротничок докрасна натер ему шею.

Петер Чики явился в поношенном просторном парусиновом костюме. При взгляде на огромного детину думалось: вот двинулся по улице парусиновый шатер.

Тибор Фечке напялил на себя такую коротенькую куртку, что издали ее можно было принять за жилетку.

Мартон оделся в отороченный черной шелковой лентой старый официантский костюм. Оторочка уже забахромилась; и чудилось, будто снизу вверх и сверху вниз бродят сороконожки и нет им числа.

Что же до обуви, то Фифка Пес, например, шагал в башмаках. Башмаки были на пуговицах, черные, с белой вставкой. Кожа потрескалась, и вокруг грязновато-белой вставки блестели следы черной ваксы. Петер Чики топал по мостовой в подбитых гвоздями черных бутсах. Тибор шагал осторожно: размякшие задники его поношенных башмаков то и дело оседали. Ноги Мартона толкали вперед огромные башмаки на резинке — их оставил г-ну Фицеку какой-то клиент, решивший, что их не стоит брать после починки.

Посмотришь сбоку на все эти ботинки и подумаешь, что подымаются и опускаются восемь конечностей какого-то странного существа.