Но те, что так думали, ошиблись. Как раз неорганизованные женщины — вот ведь как многогранно любое явление! — заволновались первыми, хотя и не знали, что и как надо делать. Женщины были попросту в отчаянии: муж на фронте, дети без присмотра, продукты вздорожали, после работы стой в очередях — жизнь стала невыносимой.
Работницы не считались с мнением профсоюзных вождей, и вовсе не во имя какой-нибудь предвзятой идеи, — они вообще не желали слушать никого, кто ссылался на интересы войны. «Мы на рынке ведем войну за ведро картошки», — твердили они.
…Консервный завод гудел от женских голосов. Атмосфера так накалилась, что можно было ожидать взрыва. Старые рабочие, члены профсоюза осознали новые возможности и незаметно пристроились за спиной у женщин. Работницы поняли их маневр и пришли в такое чудесно-воинственное настроение, будто их охватил любовный хмель.
Тогда-то и решило руководство социал-демократической партии и профсоюзов, согласовав это заранее с бароном Манфредом и полицией, устроить народное гулянье в пользу семей рабочих, ушедших на фронт; причем устроить его в самой цитадели бунтовщиков — в Чепеле, на большом чепельском лугу.
На пригласительных билетах значилось: состязания в танцах, в стрельбе, бег в мешке, толкание тачки, столб с пирогом (на верхушке столба лежал пирог с вареньем, его и надо было достать), американский аукцион, гражданская свадьба (побеждает та девушка или женщина, которую чаще всех приглашают «венчаться» во время гулянья); лотерея; сбор подписки на «Непсаву», спектакль на открытой сцене; чтение стихов; карусель, качели, военный музей и, наконец, аттракционы: чудо-паук, бородатая женщина, глотатель огня и стекла. В довершение всего пригласительные билеты возвещали о том, что в празднестве примет участие сводный духовой оркестр 32-го и 1-го гонведских полков.
Это была такая богатая программа, что работницы, особенно молодые, потеряли покой.
Социал-демократическая партия обещала прислать своих лучших ораторов. Дирекция Чепельского завода боеприпасов за свой счет установила подмостки и заготовила награды.
«Надо сказать, — заметил Геза Шниттер Игнацу Селеши, Игнац Селеши — Иштвану Доминичу, а Иштван Доминич — своей жене Шаролте, — что барон Манфред и барон Альфонс в грязь лицом не ударили».
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Духовой оркестр 32-го Будапештского гарнизонного полка в составе шестидесяти человек выстроился перед консервным заводом. И ровно в восемь ноль-ноль, согласно приказу, полученному еще в казарме, из труб выплеснулись первые звуки. Посыпалась барабанная дробь, перебиваемая редкими ударами турецких барабанов. Казалось, будто камешки скачут по булыжной мостовой, а иногда шлепаются и целые кирпичи.
Тра-та-та!.. Бум!.. Бум!..
Тра-та-та!.. Бум!.. Бум!..
Все больше и больше народу собиралось перед заводскими воротами. Люди шли с Базарной площади, с улицы Мештер, с проспекта Шорокшари. Шагали веселые, не как обычно, — теперь им нестрашна была еще такая всемогущая вчера заводская сирена, они уже не следили с опаской за тем, когда вырвется из нее пар и оглушит всех: «О-поз-да-ли!..»
Смущенная и теперь тупо уставившаяся ввысь, заводская труба больше не трогала их. Не вызывали уже отвращения и грязные стекла заводских окон, и стены цвета копченого мяса. Люди чувствовали себя по-домашнему — им принадлежали и улица и воскресный день. Какой бы ни была эта музыка, она все равно связывала их — знакомых и незнакомых — порхающими нитями звуков.
Народное гулянье!
Пускай на угощение дадут только хлеб с повидлом да семь рябых леденцов в придачу (это был подарок баронов, выдававшийся в обмен на оторванный бесплатный билет), и все-таки это будет народное гулянье, а не «дрянцо с пыльцой». Так крикнул вчера Петер Чики квалифицированным жестянщикам, хорошо зарабатывавшим рабочим, когда они с подчеркнуто равнодушным видом брали билеты из рук посыльного барона Альфонса — Иштвана Фицека с его неизменным котелком на голове.
Девушки взялись за дело еще накануне вечером, пустив в ход мыло, бензин и нашатырный спирт. Они мылись и чистили свою праздничную одежду. Утюги дымили, точно крохотные заводики, сапожные щетки сновали взад и вперед, платяные щетки чуть не искру высекали, а иголки с нитками так и летали по воздуху.