Другая музыка нужна

— Заткнись, грязный ты человек!.. Случись такое с твоей дочкой, разве ты оставил бы их в покое?

— Я? Конечно! Это пусть барабанщик ее не оставляет в покое. Пусть хоть барабанит на ней.

— Задушу!..

— Это ты как хочешь, только раздобудь прежде нового барабанщика.

— Откуда я его возьму? Тут старый хрыч не подойдет. Молодые все в армию поуходили.

— А может, у тебя еще дочка есть?

— Есть еще одна. Задушу!.. — крикнул отчаявшийся папаша.

— Смотри: поосторожней!.. Не то, чего доброго, виолончель свою задушишь, и она уже ни звука не издаст. Подавай барабанщика — и никаких гвоздей!

Мартон повернулся к ним.

— А я не подошел бы вам?

Все три музыканта, как бывает, когда чужой подходит к спорящей компании, сердито глянули на юношу и замолчали.

— Кто вы такой? — спросил один из них, очевидно, примаш^[45].

— Я — Мартон Фицек.

— Никогда не слыхал. В салонном, в цыганском, в каком оркестре играете?

Мартон смутился.

— Я… то есть… Я… барабанил у Мартонфи.

— Оркестр Мартонфи? Это где ж такое? — И по губам и по глазам примаша разлилась масленая улыбка. Сверкнули его безупречные зубы.

— Не оркестр…

— Барабан, тарелка, треугольник?..

— Не-ет… Просто стол… Я по столу барабанил.

Улыбка исчезла из глаз примаша. Красивые зубы будто превратились в клыки. Казалось, примаш хочет дать Мартону по физиономии, уже сделал шаг к нему, но Мартон не попятился, а по-прежнему доверчиво смотрел на этого непонятно почему ожесточившегося человека. И тогда рука, поднявшаяся для удара, опустилась, а потом снова поднялась, но уже совсем с иной целью. Примаш схватил Мартона за пуговицу пальто и притянул к себе.

— Вы музыкант?

— Композитор.

— Композитор?

— Вернее, как бы сказать…

— На каком инструменте играете?

— На губной гармошке и цимбале… Вернее… Сами посмотрите…

— С барабаном ходить умеете?

— С барабаном ходить?

— Да… Но чтоб не украсть ни гроша!

— Украсть? — Мартон покраснел.

— Пошли! — сказал примаш.

В кафе еще никого не было. Мартона посадили за барабан. Примаш подозвал пианиста.

— Сыграйте что-нибудь знакомое мне, — попросил Мартон и взял в правую руку барабанную палочку.

Перед ним стоял большой барабан с прикрепленной медной тарелкой сверху. Мартон просунул большой палец левой руки в кожаное ушко другой тарелки. Рядом висел треугольник, сбоку на стуле лежал маленький барабан, ожидая своей ежедневной порции побоев.

Оркестр заиграл. Мартон глубоко вздохнул. Ждал. Посмотрел на примаша, который кивал головой, подмигивал: большой барабан, маленький, а теперь — тарелка… Первый номер прошел с заминкой, ибо Мартон все время следил за примашем, целиком подчиняясь его воле, и чуть-чуть запаздывал. Но вскоре он повернул на свой лад.

— Разрешите, я сам, пожалуйста, — попросил юноша. — Лучше я сам. Начинаем.

Резко ударив в барабан, он кивнул, посмотрел на примаша, подмигнул оркестрантам и, тряхнув кудрями, бросил уголком губ улыбку пианисту: взял на себя управление оркестром. И повел мелодию в таком причудливом ритме, что примаш раскрыл рот от удивления. А Мартон разошелся. Ударил в барабан, потом тарелкой и пустил песню галопом. Он погонял оркестр, как хлыстом погоняют коней.

Ритм становился все более удалым и лихим.

Примаш смотрел на руки Мартона, буквально прилипал глазами к его лицу, подстерегал каждый знак, улыбку в уголках губ, ободряющие и недовольные движения головы, падающие на лоб кудри, вместе с которыми одновременно дергался и смычок, и лились блаженные стаккато, неистовые вздохи барабанов, потом глубоко гудела виолончель, восхищенно и заливисто смеялись верхние регистры рояля.

Наконец Мартон поднял руку и строго огляделся. Еще раз ударил в барабан, низко склонившись над ним, и весь оркестр, словно обессилев вконец, тяжело вздохнул и замолк.

— Где вы учились? — спросил примаш, едва переводя дух от волнения.

Мартон пожал плечами. Что он мог ответить?..

— Скажите… Мы не выдадим вас…

Мартон опять пожал плечами.

— Много песен знаете?

— Много.

Примаш взял смычок, пальцы его приникли к шее скрипки и забились. Закружились звуки.

— Эту, например, знаете?

Конечно, он знал и эту и еще уйму других, а если не знал случайно, сопровождал сперва тихо, будто так и надо, и только во второй раз — в полную силу. Барабан колотил себя палкой в грудь, тарелка озорничала, треугольник устраивал звон-перезвон.

— Все в порядке, — сказал примаш. — Каждый вечер играем с шести до двенадцати. Устраивает?

— Да, но только при одном условии. — И он посмотрел на молчаливого пианиста, который все время играл с таким выражением лица, будто и дела нет до бегавших по клавишам пальцев. — При условии, что вы научите меня по нотам играть на рояле.

Пианист отвернулся. Вместо него ответил примаш:

— Ладно, только не сейчас… Но ходить с барабаном и собирать деньги будете вы.

— Собирать деньги?

— А как же вы думали? Хозяин ведь почти ничего не платит… Главный доход у нас — чаевые. Вы получите из них двадцать процентов.

— А мне лучше ничего не надо, только попрошайничать я не пойду. — Юноша залился краской.

— Глупый! Ведь такой молодой и красивый парень подходит для этого дела как раз больше других. Черные узкие брюки, белая сорочка…