Другая музыка нужна

Шумливо, с гомоном и щебетом ворвались они в теплушку и расселись на длинной скамейке у стены. Пальто все сняли заранее и кинули на руки суетившимся вокруг служителям — мужчинам и женщинам. Служители уносили пальто, приносили номера от вешалок, становились на колени, прикрепляли коньки к ногам мальчиков и девочек, приворачивали их ключами.

Мартон, точно щепка, попавшая в течение реки, что плывет, подрагивая, потом мчится, уносимая волнами, тоже машинально снял зимнее пальто, передал его «обслуживающему персоналу» (ему попалась не женщина, а мужчина с бакенбардами, хотя кто его знает, что лучше и что хуже). Увидев, что остальные дают чаевые, Мартон тоже вытащил уцелевшие семь крейцеров и отдал их. Служитель с бакенбардами опустился на колени и после мгновенного замешательства взял в руки «галифаксы». Мартон ждал, что на лице у него появится улыбка. Но лицо служителя осталось невозмутимым, только руки, как показалось Мартону с презрением защелкнули железные скобы «галифаксов». Мартон был готов, а остальным еще долго прилаживали, привинчивали коньки. Наконец управились со всеми.

— А вы без свитера катаетесь? — спросила Илонка, вовсе не желая этим обидеть Мартона.

Напротив, она радовалась от всей души, что он пришел, что достаточно было одного слова, и этот серьезный юноша, домашний учитель, послушался ее. Ее охватило чувство торжества — не только торжества девочки над мальчиком, но и ученицы над учителем. «Мы тайком катаемся на коньках. И больше ты не домашний учитель, не уполномоченный моей тетушки, а просто мальчик. И ты не можешь больше требовать, чтобы я учила уроки, не можешь ругать меня, если я не выучила, точно так же, как и остальные мальчики, с которыми мы вместе ходим на каток».

— Я всегда без свитера катаюсь, — угрюмо ответил Мартон.

Илонка только теперь поняла, что ей не надо было спрашивать об этом.

— Не простудитесь? — с тревогой спросила она, потом и об этом пожалела.

Она глянула на ноги Мартона, заметила «галифаксы», но притворилась, будто не видит их. Взяла мальчика под руку, теперь уже только его одного, чтобы примирить и успокоить, затем возбужденно и радостно, не глядя больше на остальных, попросила:

— Выведите меня на лед. Вы, наверное, хорошо катаетесь, Мартон?

— Плохо! — бросил Мартон сквозь зубы и взял под руку Илонку. — Пойдемте! — сказал он. И, не будь никого вокруг, добавил бы: «Пойдемте куда-нибудь подальше от них, вдвоем, Илонка!»

Они выбрались уже на левую дорожку. Мартону было холодно в одной сорочке и в пиджаке, но он не обращал на это внимания.

— Умеете восьмерки описывать на льду? — спросила Илонка.

— Не умею!

— Почему вы сердитесь? — И Илонка прильнула к Мартону.

— Не сержусь! — глухо раздалось в ответ, и девочка умолкла.

А дальше, дальше все закружилось, завертелось…

Собрав всю силу и ловкость, Мартон носился с Илонкой по катку. Впереди и позади них кружились мальчики и девочки, пришедшие вместе с Илонкой. Мартон совсем потерял голову. Чтобы уйти от всей компании, он взял еще более быстрый темп. Фонари над головой, словно обезумевшие луны, мчались в обратном направлении. Мартон обнял одной рукой Илонку за талию, другой сжимал ей руку и летел все дальше и дальше, вперед за поворот пруда, к дальнему, еле освещенному, затерявшемуся в тумане катку. Илонка чуточку испугалась, да и дыхание захватывало от этой головокружительной быстроты.

Когда они были уже на дальнем темном катке, Мартон склонился к ней.

— Илонка… — промолвил он, но остальные слова уже нельзя было разобрать.

— Что?.. Что?.. — спросила девочка, пугаясь этого исступленного юноши.

— Ничего! Катаемся!..

— Да… — пролепетала девочка.

Компания Илонки осталась где-то далеко позади. Они вдвоем вылетели из тьмы на свет, когда Мартон почувствовал вдруг — беда! Он отпустил руку Илонки. Железные скобы «галифаксов» открылись, и один конек слетел с ноги. С невероятным напряжением сил, высоко подняв ногу, Мартон закружился на одном месте. Илонку понесло дальше. Девочка затормозила и остановилась. Обернулась посмотреть, что случилось. И увидела: Мартон быстро-быстро кружился на одной ноге. Это было очень красиво. Казалось, он хочет показать новую трудную фигуру и кружится под музыку, озаренный ослепительным светом фонарей. Но вот движение замедлилось, Мартон все еще продолжал держать ногу на весу, как будто поранил ее и не знает, куда девать, — и тогда картина стала вдруг грустной.

Какой-то мальчишка в свитере из компании Илонки поднял далеко отлетевший конек и, вальсируя, передал его растерянному Мартону, который все еще стоял на одной ноге.

— «Галифа-акс»! — крикнул юноша в свитере, нарочито протянув последний слог.

— Ну и что? — спросил Мартон, словно беря оскорбленный конек под защиту. На глаза у него навернулись слезы, зрачки горели неистовым огнем. — Ну и что?

…Как все было потом, как он ушел с катка, как встретился с Тибором и что ему сказал, Мартон уже не помнил.

6

Он перестал давать уроки Илонке, в школу тоже не ходил. Не навещал и Тибора с матерью: боялся их сочувствия.