Другая музыка нужна

Мечтательная песня горниста доносилась лишь несколько мгновений. Загрохотали пушки. Шрапнель летела и разрывалась над головой, свистящей дробью засыпали пулеметы. Кусочки стали в три раза меньше и тоньше мизинца, летели к ним, обгоняя собственный сверлящий визг. Одних не задели вовсе, другим принесли месячный, а третьим и вечный отпуск эти горячие блестящие смертоносные птички…

7

Вчера, на закате, у самого проволочного заграждения появилась исхудавшая, тощая-претощая коза. Откуда она тут взялась, одному лишь богу известно. Возможно, ее выгнал орудийный гром из какой-нибудь воронки, куда она запряталась. Коза хотела пролезть через проволоку к людям — и не могла. Она отчаянно блеяла, глаза ее горестно блестели. Кожа на этом несчастном животном дрожала, как дрожит на ветру бумажка, зацепившись за ветку.

Ближе к рассвету, когда солдаты повылезали из блиндажей, они увидели на одном из кольев проволочного заграждения оторванную шальным снарядом голову козы. Бородатую голову с запекшейся кровью на обрывках шкуры. И больше ничего. Голова будто спала, язык повис на сторону.

Шиманди, увидев ее, как-то странно ухмыльнулся и застонал.

Пить вино перед атакой он не стал: пусть пьют другие, пусть им оно в голову ударит! А ему что, ему главное дело уйти из этого «сумасшествия», отползти в сторону, скрыться… Ведь здесь стреляют, «а эти ослы идут вперед». Если кто-нибудь оставался на земле, как, например, Габор Чордаш, он тут же по-своему это толковал (хотя на лбу Чордаша и сочилась кровь): наверное, мол, притворяется, «козьей кровью помазал»! И Шиманди снова застонал — ему опять почудилась оставшаяся позади оторванная козья голова с запекшейся кровью. «Вот поганая коза!»

Шиманди было совсем безразлично, кто упал: знакомый или незнакомый. Его занимало только одно: лежит, не встает, дальше не бежит — стало быть, и ему, Шиманди, можно не подниматься, ведь и тот там (Габор Чордаш все не выходил у него из головы) — вот хитрый мужик! — только прикидывается, чтобы не идти вместе с ними.

И Шиманди стал отставать от атакующих.

Подпоручик Эгри вначале несколько раз грозил пистолетом своему денщику, но потом потерял его из виду.

…Новака ударило взрывной волной. Он упал навзничь. Не мог пошевельнуться. Подумал: «Вот он, конец! Больше табель не вешать!» Вокруг него грохотал и сотрясался мир. Новак глянул на небо. Слезинка скатилась на висок, оттуда на ухо. Мысли, воспоминания заметались с бешеной скоростью. Урок закона божьего. Поп в юбке. А снизу, из-под юбки, два дурацких огромных мужских башмака. Поп рассказывает: последний суд, трубят фанфары, великий грохот, появляется бог, земля выбрасывает покойников, они идут к столу судьи… Тогда, мальчиком, Новаку было смешно: «Ишь пошли скелеты в портках!..» А сейчас ему не смешно… Без всякого перехода возникла другая картина. Горят поваленные столбы газовых фонарей. 23 мая 1912 года… Трамвайные вагоны лежат на боку. «Набегались. Отдыхать теперь будем». Залп. «Вперед, товарищи, пойте святую и грустную, пойте песню труда».

…Облака! В памяти мелькнула улица Магдолна. Прощание с семьей. Та самая кошелка с молодой картошкой и салатом. «Дюри!» Улица Петерди. Вот и там так же лежал на спине Антал Франк. Светит луна. Потому так и бледно лицо у Франка, Йожефварошская сортировочная станция… «Zum Gebet!»^[17] Все падают на колени. Блестят свечи-штыки. Профсоюз металлистов. Доминич. Женщины кричат: «Дюри!.. Пишта!.. Фери!..», «Без суда предали солдат смерти!..»

Все стало для него таким же простым, как ступеньки лестницы, по которым он поднимался, бывало, к себе домой. И ему, и Дембо, и Бойтару выдали оружие. Рабочие и крестьяне всей страны вооружены. Да что же они, ослы или трусы? И он тоже?.. Рот его скривился… Хоть бы майора подстрелил, когда тот дал Чордашу по морде. Люди, не сдавайтесь! Товарищи, крепче держите винтовки в руке!.. Товарищи!..

…Через несколько секунд судорога отпустила. Новак шевельнул сперва ногой, потом рукой… И вместе со всеми товарищами пополз дальше, к русским окопам, глазами отыскивая Дембо и Бойтара. «Они уже где-нибудь далеко!» — подумал он и тут же увидел: Бойтар и Дембо шагах в десяти от него, видно, только что вскочили и кинулись в штыковую. «Так сколько же я пролежал?»

Все смешалось в общем торжествующем вопле. Новак скатился в развороченный артиллерией русский окоп. Странный запах. Не такой, как у них в окопах. Потом какое-то безумие. Мертвецы. Пленные. Печальные, измученные лица. Новак задыхался. «Ну!» — сказал он. И еще раз: «Ну!» И сел.

Какое счастье! Цель достигнута! Все кончено!.. Даже перекличка, установившая, кто здесь, а кто остался на поле битвы, и та не нарушила ощущения счастья.