Другая правда. Том 1

Они вышли из арки на бульвар и направились в сторону театра «Современник». Здание закрыто на ремонт, труппа уже года два дает спектакли в другом помещении, где-то на Яузе, но большая растяжка на фасаде обещает, что отремонтированное здание примет зрителей уже к Новому году. Господи, опять Новый год! Вроде совсем недавно он был, и вот снова, всего через три с лишним месяца. Двадцать лет назад год казался неимоверно долгим сроком, тянулся и тянулся, и все никак не заканчивался, и до отпуска было еще так далеко… А теперь месяцы летят со скоростью минут. Старость приближается, что ли? Не зря же говорят, что до определенного возраста человек движется в гору, а потом до самой смерти — под горку. Под горку-то оно всегда быстрее получается.

Дошли до пересечения с Покровкой, перешли на противоположную сторону и двинулись назад, к станции метро. Настя рассказывала, что помнила: вот эта библиотека здесь еще с советских времен, вот здесь был продуктовый магазин, вот в этом здании — мастерская металлоремонта, в которой она однажды делала копию ключа, а вон тот дом был ужасно обшарпанным и, казалось, вот-вот рухнет. И трамвай ходил, как сейчас. Та самая «Аннушка». «Макдоналдс» на углу вроде бы тоже уже открыли, но точно она не скажет, возможно, он появился чуть позже. По этим улицам Насте пришлось много ходить в начале нулевых, когда они работали по убийству в доме на Сретенском бульваре, а вот в конце девяностых часто бывать здесь не довелось. Петр внимательно слушал ее рассеянные краткие пояснения, продолжая на ходу делать записи в телефоне. «И как они ухитряются смотреть в телефон, набирать текст и при этом не спотыкаться? — удивлялась она. — Я так уже не могу. Если мне нужно написать эсэмэску, я останавливаюсь. Ну что ж, они — молодые, а я — старая. Ну ладно, не старая. И даже не пожилая. Возрастная. Хороший эвфемизм придумали для таких, как я».

Все три кафе, заблаговременно присмотренные журналистом, находились как раз на Сретенском, а не на Чистопрудном, причем два из них располагались прямо друг за другом, и если бы не разный цвет зонтов, можно было бы подумать, что это одно и то же заведение. Третье стояло на противоположной стороне. Когда Настя Каменская раскрывала убийство домработницы писателя Богданова вон в том доме, никаких кафе тут не было.

Место она выбрала, ориентируясь на цвет зонтов, ибо о качестве кофе и пирожных в данных заведениях представления не имела. Не приводили ее ни жизнь, ни работа в последние годы на Сретенку. Только на машине мимо проезжала, а в кафе посидеть случая не представилось. И тут же вспомнилось, что чуть подальше, на Рождественском бульваре, в таком же тихом дворике, как и тот, где жила убитая семья Даниловых, в ходе разбойного нападения был убит подпольный продавец виагры. Да, точно, как раз в девяносто восьмом году, когда на Западе этот препарат сертифицировали и официально разрешили к продаже, а в России сертификация еще не состоялась, и волшебными таблетками торговали на черном рынке по цене, десятикратно превышавшей ту, по которой они продавались в аптеках Европы и США. По этому преступлению работали на территории, в главк на Петровку оно не попало — масштаб не тот, но информация, конечно же, разнеслась по всей московской милиции, вызвав огромное количество пошловатых шуток-прибауток на грани откровенной похабщины.

Они уселись, сделали заказ, Настя попросила две чашки кофе и кусок торта, а Петр изучил меню и заказал полноценный обильный завтрак.

— Вы мне грозились разговором о правде, — напомнил он.

Настя вздохнула. О правде…

— Хорошо, поговорим о правде. Но сначала я немножко расскажу вам про девяносто восьмой год. Вам было пять лет, и ничего этого вы тогда не понимали, а к тому времени, когда уже могли что-то понимать, то есть спустя лет десять, жизнь сильно изменилась, многое стерлось из памяти, и вряд ли кто-то вам что-то объяснял, да вы ведь наверняка и не спрашивали.

— Ну зачем вы так? — Петр почти обиделся. — Все-таки историю нам в универе преподавали. Что ж вы из меня совсем безграмотного делаете!