Другая семья

Такая накрыла вдруг злость – сам себе удивился. Потому и удивился, что не положено ему было в этом доме быть злым. А положено быть любящим покладистым мужем и добрым затем. Славным зятем, как давеча его назвала Клара Георгиевна. Заботливым.

Придя в спальню, резко отодвинул раздвижную дверцу шкафа, и она взвизгнула испуганно под его руками. Сорвал с плечиков синий свитер, принялся его натягивать на себя. Алиса проснулась, пробурчала недовольно:

– Можно как-то потише, а? Не видишь, я сплю…

– Нет, нельзя потише! – проговорил сердито и громко. – Нельзя, нельзя!

Алиса села на кровати, потерла глаза, глянула на него с удивленным возмущением. Фиалковые глаза ее были прекрасны – даже спросонья. Он отвел взгляд, чтобы не утонуть в них по привычке.

– Нельзя так, Алиса! Нельзя! Пожалей мать, в конце концов! Пусть она отдохнет! Сама обед приготовь, накорми ее! Рубашки мои постирай…

– Я? Рубашки? Ты что? У меня же маникюр… Я только вчера его сделала…

Голос у нее был хоть и недовольный, но слегка растерянный. Понятно, врасплох застал.

– Так стиральная машина сама все сделает, целым твой маникюр останется!

– Вот сам и постирай, если так!

– А тебе что, трудно? Ты чем-то важным занята?

– Ты меня сейчас упрекаешь, что ли? Не поняла…

И в этом «не поняла» уже был слышен вызов. Даже не вызов, а явная угроза. На пустом месте, между прочим. Угроза ради угрозы. И потому он сказал спокойно и сдержанно:

– Нет. Не упрекаю. Просто пытаюсь до тебя достучаться. Нельзя так, Алиса, нельзя… Мать тебя любит, старается тебе угодить, а ты этим пользуешься бессовестно! Разве не так, скажи?

– А ты сам… Ты разве не пользуешься? Что-то ты ни разу не отказался от наглаженной рубашечки по утрам! Надеваешь ее с удовольствием! Зато меня учишь, как надо, а как не надо!

– Да при чем тут я… Я же тебе объясняю – нельзя так жить, это неправильно… Уж сколько раз предлагал – давай квартиру купим… Свою… Или дом… Ты домом займешься, в интерес войдешь, хозяйкой себя почувствуешь. Сама в своем доме будешь все решать, разве это плохо, скажи? Ну сколько можно жить в роли избалованной маминой дочки?

– Нет, я не хочу… Не надо мне никакого дома. И вообще… Не надо мне ничего навязывать. Мне и так хорошо.

– А мне плохо!

– Чем это тебе плохо? Да мама же на тебя не надышится… А вот если мы от нее уйдем, тогда уже ей плохо будет. Тебе хорошо будет, а ей плохо! Так что я, можно сказать, забочусь о ней таким образом! Нельзя у человека отнимать его жизненную основу, его так убить можно, между прочим. Смысла жизни лишить.

– Это ты, что ли, смысл жизни?

– Ну да… А чего ты усмехаешься, интересно? Вот будут у меня дети, и они станут смыслом моей жизни… Это же так понятно, Филипп.

– Но ты же сама говорила, что не хочешь детей…

– Это я пока не хочу. Потому что не готова еще. Когда захочу, тогда и будут. И смыслы будут, и цели, и все остальное. А пока меня все устраивает. И не надо мне лекций читать о добре и зле, я и сама могу тебе лекцию прочитать, если понадобится. Не глупее тебя буду.

– Господи, с тобой невозможно говорить… Ты все перевернешь в нужную тебе сторону!

– Так не говори… Я тебя что, заставляю?

Он только развел руками, не зная, что ей ответить. Да можно было и не отвечать – все равно пора уходить. Хотя правильнее будет – бежать. Бежать от этого никчемного разговора…

И весь день потом не задался, и настроение было поганое. Хорошо, что давно научился держать правильное лицо – уверенное и спокойное, как и положено адвокату. А что у адвоката на душе кошки скребут, так ведь никто этого скрежета не слышит, и слава богу.

Пришел домой поздним уже вечером. Клара Георгиевна по привычке засуетилась, накрывая ему ужин. Он только вздохнул обреченно:

– Вам же лежать надо… А вы…

– А что я? Я уже ничего! Мне лучше! Я почти здорова! Ну что ж я буду в постели валяться и думать, что ты голодным останешься! Нет, нет… Не дай бог, ты опять с Алисой начнешь ссориться… А я не могу слушать, когда вы ссоритесь. Плохо мне… Вы утром на таких повышенных тонах говорили, просто ужас какой-то!

– Да мы не ссоримся, Клара Георгиевна. Просто… Просто я пытаюсь до Алисы достучаться, чтобы она поняла… Ну, чтобы…

– Да не продолжай, Филипп, не надо. Думаешь, я ничего не понимаю, что ли? Все я понимаю… Ну что делать, если она у меня такая, а? Вся в отца… На самоотдачу не способна, на себе зациклена. Я ведь тоже от ее отца натерпелась, знаешь… Такой человек был… Скажет – как отрубит. Одно слово – генерал. Шаг вправо, шаг влево – расстрел. Я только по его приказам жила, иначе не получалось.

– А Алису он любил?

– Да ты что – не то слово… Боготворил, можно сказать. Она ж все от него взяла, все крошечки подобрала, можно сказать. Балованная отцова дочка. А мне оставалось только одно – на вторых ролях быть… Но я привыкла – что я могла сделать? Когда смиришься с обстоятельствами, примешь их как должное, всегда легче жить. Тем более что я изменить могла? Ничего и не могла… И Алиса такая выросла, ее уже не изменишь. Но ведь и ты ее такой полюбил, правда?

– Да, но… Ведь так жить нельзя, Клара Георгиевна…