Другая семья

– Ты прости меня, сын… Получилось, я-таки влезаю в твою личную жизнь, прости. Больше не буду. Ты иди, я спать очень хочу… Сейчас Наденька придет, капельницу уберет. Я спать буду… Утром позвоню тебе, отчитаюсь о самочувствии. Не бойся, не умру, обещаю. А вот и Наденька идет… Я ей свои ключи дала… Иди, Филипп, иди… До завтра…

Был поздний уже вечер, в городе зажглись фонари, красиво освещая полные осенним золотом улицы. Странно, но на душе у него после разговора с мамой стало чуть легче. Глянул на дисплей телефона… Ни одного вызова от Алисы не было. Зато от Кати – целых три… Может, у нее что-то случилось? Никогда в такое позднее время не звонила… Деликатничала. Ведь он дома может быть, с семьей…

Тут же кликнул ее номер, спросил деловито:

– Катюш… Что-то случилось, да? Ты звонила…

– Нет, ничего не случилось. Если не считать того, что я очень соскучилась. Так сильно хочу тебя видеть – с ума схожу… Я не выдержу никакой паузы, Филипп, просто не выдержу! Мне так плохо без тебя, Филипп! Так плохо…

Он услышал слезные нотки в ее голосе, проговорил быстро:

– Я приеду, Кать! Я быстро…

– Правда? Ты приедешь? А когда?

– Я уже к тебе еду.

– Ой… Но у меня же мама дома… Я не думала, что ты так быстро решишь приехать. Это ведь ничего, что мама дома? Она давно хочет с тобой познакомиться… Ты не бойся ее, ладно?

– Хорошо, не буду бояться, – легко рассмеялся он. – Я еду, Кать, еду… До встречи!

* * *

Хорошо, что дорога до Синегорска неблизкая. Можно ехать и думать, думать… Хотя ничего хорошего в этих думах нет, одно сплошное самоистязание. И составление обвинительного заключения для самого себя. И приговор – тоже себе. Трус. Неврастеник. Тряпка. Подлец. Сволочь. Кто еще там… Обманщик. Изменщик. Предатель. Недомужик. Заяц, прыгающий от бабы к бабе.

Наверное, мама все же права – нельзя так больше жить. Надо выбрать что-то одно – когда сам любишь безответно или когда тебя любят, тоже безответно. Наверное, второй вариант легче. Удобнее. Даже честнее в чем-то.

А что? Взять и объявить Алисе – решил развестись, мол. Отпускаю тебя. Не буду больше надоедать своей любовью. Ухожу к женщине, которая любит меня. Интересно, как она это заявление воспримет? Пожмет плечами и скажет – «ради бога, делай что хочешь»? «Мне все равно»?

Зато Катя! Катя как счастлива будет! Разве это мало – сделать хорошую женщину счастливой? Перевезти ее из Синегорска, купить дом, детей родить… Приходить с работы домой и знать, что тебя заждались, что выйдут навстречу, сияя счастливой улыбкой.

Да, хорошо, если представить… А с другой стороны – он же себя знает, знает! Будет жить в этой счастливой картинке умом, а сердце все равно мучиться и болеть будет – как там Алиса… Кто с ней рядом сейчас, кто ночами ее обнимает… Да он от ревности с ума сойдет, страдать будет! И Катя это поймет, и тоже будет страдать.

Есть еще вариант, конечно. Совсем одному остаться. И ждать, когда эта любовь-боль отпустит. И не бегать за Катиным теплом, не давать ей напрасных надежд. Да, это выход, пожалуй…

Тогда зачем он сейчас едет к Кате? Может, повернуть обратно прямо сейчас?

Но ведь она ждет… И он вроде как несет ответственность за это ожидание. Поздно, поздно назад поворачивать. Лучше уж дальше составлять самому себе обвинительное заключение и приговор выносить – трус, неврастеник, тряпка, недомужик… Как там еще? Да не важно… Тем более, если так продолжать будешь над собой издеваться, наверняка превратишься в давешнего клиента… В того самого Павла Петровича Подрыгаева, у которого любовь к жене переросла в крайнюю ненависть и сожрала его бедную психику. Наверное, у этого Павла Петровича Подрыгаева спасительного островка не было. А у него Катя есть… Катя, которая всегда ждет…

Не заметил, как показались вдали холмы Синегорска, и вот уже мост переехал, внизу речка, совсем обмелевшая. Еще минут десять дороги осталось. И Катя откроет ему дверь, и будет сиять глазами от радости. А потом они любовью займутся. Нет, не потом, а сразу!

Хотя нет… Катя ведь говорила, что у нее мама дома. А может, мама проявила тактичность и ушла уже? Хорошо бы…

Катя открыла ему дверь – глаза и впрямь сияли голубыми озерцами. Он перешагнул порог, обнял ее, хотел поцеловать, но она прошептала испуганно:

– Потом, Филипп, потом… Я ж тебе говорила – мама сегодня дома…

Тут же в прихожей появилась рослая дородная женщина, глянула на него с пристрастием. Так, будто рентгеновскими лучами пронзила, и все это с насмешливой улыбкой, хотя и вполне доброжелательной.

– Доброго здоровья, мил человек… Что ж, давай будем знакомиться! Давно хотела, да дочка мне все не дозволяла. Я, стало быть, Галина Никитична, Катина мама. А ты, стало быть, Филипп. Как тебя лучше называть-то? Филей, что ли?

– Он не Филя. Он Филипп, мама… – с тихой опаской поправила Катя и встала к нему спиной, будто загораживая от материнской насмешливости.

– Ну, Филипп так Филипп… Мне без разницы. Главное, чтобы тебя, дочка, не обижал. А то, знаешь, всякое бывает…

– Он меня не обижает, мам. Он хороший. Ты же помнишь, как он меня в суде защищал!