Другая сестра

– Вот именно. Она – хладнокровная хищница, всю жизнь охотилась на мужчин. И в ее прицел попала наша троица. Мне важно составить ее психологический портрет, опираясь на мнения тех, кто знал ее. Если у нее было обсессивно-компульсивное расстройство, как утверждает Жолудев, это поможет развернуть дело в нужном нам направлении.

– Она была нормальной. Отвергнутой и обиженной женщиной, затеявшей опасную игру.

– Нормальной, но при этом спровоцировавшей собственное изнасилование? Или нормальной, но отговорившей сестру заявлять в полицию после серьезного нападения, если верить версии Аглаи?

– Вы всерьез считаете, что произошедшее можно трактовать двояко?

– Сюзанна, то, что вы увидели на записи, вероятно, навсегда отвернуло вас от Валентина и заставило поменять планы на его счет. Но вопрос стоит более глобально и выходит за рамки ваших отношений: действительно ли он заслуживает самой строгой меры, которая оборвет его привычную жизнь? Вы уверены, что его место в тюрьме?

– Я понимаю, к чему вы клоните, но ничем не могу помочь. Я не знаю этого человека. Он мне абсолютно никто. И как-то воздействовать на его судьбу – не моя задача.

– Вы видели его мать?

– У многих преступников есть матери. Мне их очень жаль.

Неожиданно появившийся официант поставил на столик маленькую тарелочку с трюфелями ручной работы и, широко улыбаясь, объявил:

– От заведения!

– Мои любимые, – ответила с улыбкой Алиса.

Сюзанна проигнорировала комплимент, отведя взгляд в сторону.

– Даже суд пока не вправе называть их преступниками, – вернулась к разговору Алиса, закинув в рот шарик, обсыпанный шоколадной стружкой. – Я на своем веку повидала немало настоящих нарушителей закона и кое-что усвоила очень хорошо: не каждый виновный – плохой, не каждый невиновный – хороший. Какие только сволочи не скрываются под масками добропорядочных граждан. Вот нет у человека даже ни одного штрафа за превышение скорости, а душа у него вся гнилая. Или наоборот, живет человек по своим законам, которые не совпадают с конституционными нормами, но делает столько добрых дел.

– Грехи замаливает, – неожиданно для самой себя выпалила Сюзанна.

Алиса замолчала. Лицо ее собеседницы смягчилось.

– Мне очень жаль, что вы зря потратили на меня свое драгоценное время. Но мне еще больше жаль, что я не заблокировала его номер еще три года назад. Сейчас я наконец-то сделала это на всякий случай. Встреча с ним не входит в мои планы.

Алиса видела, что эти слова даются Сюзанне тяжело. Она покусывала губы, ее глаза блестели. Но она не станет добивать ее. Почва удобрена. Зерно сомнения посеяно.

– Вы не общались с Элиной или Надеждой?

– Зачем? Уж если кто и способен понять друг друга без слов, то это мы с ними. Нет, мы не будем сидеть, обнявшись, и оплакивать наше несбывшееся женское счастье. Думаю, для любой из нас увидеть сейчас друг друга – это все равно что взглянуть в глаза им.

– Ничего не случается с теми, кто не ходит в лес, Сюзанна. – Алиса смотрела на нее снизу вверх – женщина с идеальными кудрями уже встала и старательно прятала их под шапкой.

– С теми, кто не шастает по притонам, тоже редко случается что-то из ряда вон. Вы так смело говорите цитатами, афоризмами, оперируете примерами или, как их там… прецедентами! А я живу свою жизнь и не готова впускать в нее чужой опыт. – Натянув облегающие кожаные перчатки, Сюзанна посмотрела в глаза Алисе и добавила: – Я думаю, что, приходя домой к любимому мужу, вы оставляете за дверью все эти высокопарные фразы. Потому что они не годятся для тихого семейного счастья.

Эля безостановочно плакала и придерживала обеими руками живот, как будто боясь, что он отвалится от натужных рыданий.

– Вы плачете со вчерашнего дня? Вам надо успокоиться, – сказала Алиса, присаживаясь на предложенный ей стул в маленькой кухне.

Эля отрывала руки от живота всего лишь несколько раз (и то по очереди), только чтобы налить нежданной гостье чай.

– Я не могу успокоиться. Раньше в экстренных ситуациях мне помогало вино, а сейчас… – Эля развела руками и тут же вернула их в исходное положение.

– У вас есть вино?

– Нет, что вы! Хотя… Мика пил. Может, осталось.

Заглянув в холодильник и достав из дверцы початую бутылку красного сухого, Эля снова разрыдалась. Алиса привстала, сняла с вертушки над барной стойкой бокал и приняла у Эли бутылку. Налила чуть меньше половины.

– Пейте. Такое количество не повредит никому.

Эля посмотрела на нее недоверчиво, но слезы мгновенно подсохли.

– Примите как лекарство. Вижу, вам уже даже становится лучше. Я знаю, о чем говорю, у меня двое здоровых детей. Пейте.

– Знаете, что самое ужасное? Из-за чего мне сложнее всего принять эту ужасную историю? – Эля немного успокоилась, наконец-то оторвала руки от живота и положила их на стеклянный кухонный стол, придерживая указательными и большими пальцами ножку бокала. – Я сразу начала винить себя во всем произошедшем. Мы когда-то расстались с Микой из-за того, что я сделала аборт. Он был подавлен, сам не свой.

– Очень интересно, – прислушалась Алиса. – Простите, он мне об этом не говорил.