Вот в кабинете главврача ручки на месте, а вид открывается на центральную лужайку, на которой частенько можно увидеть прогуливающихся пациентов или спешащих куда-то сотрудников и посетителей. Вдалеке даже виднеется эстакада с оживленным движением и крыши домов, где живут счастливые здоровые люди.
Впрочем, все это уже неважно. Потому что у нее появился план.
Нежными бледными пальцами она сплетала в косичку длинные узкие обрезки ткани, радуясь, точно ребенок, собственной находчивости. Она насчитала семнадцать больничных сорочек. Ах, если бы раньше проявить смекалку, то все уже было бы позади! Ну, ничего. Осталось совсем немного. Еще шесть смен белья и аккуратно оторванных подолов, и ее петля будет готова. Коса получается плотная, добротная – не подведет. Больше ничто не годилось для изготовления петли. Простыни собирались под матрасом тугой резинкой и не имели краев, а вместо одеял им выдавали бамбуковые пледы – очень мягкие и приятные, но совершенно непригодные для ее замысла.
В общей душевой она присмотрела идеально подходящую трубу с выемкой на нужной высоте, которая послужит импровизированным, но весьма надежным крючком.
Зря она так импульсивно пыталась расстаться с жизнью в прошлый раз. После инцидента с разбитым стеклом она долгие месяцы прожила в комнате вообще без окна. А как можно кого-то вылечить в такой обстановке? Но пожаловаться было некому – папа умер, а Денис засел в тюрьме на целую вечность.
Надя не всегда могла припомнить, почему он там. Порой наступали моменты просветления, но их она боялась больше всего. Не было ничего страшнее, чем снова ощутить себя здоровой, задуматься обо всем произошедшем, ясным взором оглядеть свою палату, вспомнить, как в последний раз видела своих детей и даже не попрощалась с ними.
Она бесшумно шевелила губами, моля Бога, чтобы он дал ей успеть доплести свою спасительную косу до того, как наступит очередное просветление.
«Лиза-Артем-Лука-Лиза-Артем-Лука», – ритмично выстукивали невидимые молоточки у нее в голове. Чьи это имена? Она не хотела знать, не хотела вспоминать.
Но куда хуже были голоса и звуки, которые никогда никто не слышал, кроме нее. Из-за них она и оказалась тут. «Слышите? Слышите?!» Нет ответа. На нее смотрели, как на сумасшедшую, с сожалением и осуждением. А звуки нарастали, распирали голову изнутри. Это началось давно, еще до рождения Луки. Дэн тогда списал странные жалобы Нади на панические атаки. А теперь ей приходится жить с диагнозом «шизофрения».
Пожалуй, эта напасть сопровождала ее всю жизнь, и с годами она только прогрессировала. Первичные признаки легко маскировались под особенности характера и последствия детской травмы в виде раннего ухода матери. Нарастающее чувство вины усугубляло ситуацию – Надя постоянно корила себя за невнимательность и неэмоциональность. Со стороны она чаще всего выглядела погруженной в себя, переживающей личный кризис. Весь ее вид говорил об одном: «Не подходите, а то будет хуже». Теперь она вспоминала людей, которые, несмотря на защитный камуфляж, в котором она оказалась, все-таки приблизились к ней и остались рядом. Это папа, который чувствовал на себе двойную ответственность после смерти мамы. Это Дэн, полюбивший ее именно такой – немного странной и отрешенной. Это Эля, разглядевшая в ней не грубую неприветливую отшельницу, а заплутавшую одинокую душу, ищущую поддержки. И это итальянская домовладелица Симона, которая вовсе проигнорировала ее замкнутость и лавиной ворвалась в ее закупоренное личное пространство, наполнив его приятным теплом и полезной информацией.
А ведь когда-то ее шизофрения поддавалась лечению. Апатия сменялась на интерес к жизни, лень – на активную деятельность, равнодушие – на эмоциональный всплеск. Чувствовала ли она во всем этом фальшь и непостоянство? Да. Было ли это таким же временным просветлением, которое случается с ней иногда сейчас? Скорее всего. Только тогда оно приносило ей радость и дарило надежду, а сейчас лишь позволяет прочувствовать каждой клеточкой весь ужас ее положения.
Здесь ее не вылечат. Ей будет только хуже, а потом все закончится. Но это произойдет скоро. Очень скоро.
«Лиза-Артем-Лука…»
«Карета» приветливо мигала вывеской. За десять лет здесь на первый взгляд ничего не изменилось. Хорошо, что среди охраны, хостесс и барменов не обнаружилось знакомых лиц. Троим вчерашним уголовникам было не так уж сложно затеряться в большом городе, но они рискнули встретиться именно в этом заведении. Вероятно, каждый из них по-своему скучал по этому месту. И если кто-то и мог узнать их, то уж точно не завсегдатай, преданный этому бару, а тот, кто внимательно следил за громким делом десять лет назад.
Дело длилось несколько месяцев. Адвокат защиты билась так отчаянно, что, даже несмотря на проигрыш, ее и без того высокий рейтинг просто взлетел. Впрочем, проигрышем этот итог можно назвать лишь условно, поскольку после очередной апелляции срок заключения был уменьшен с двадцати пяти лет колонии до пятнадцати. А хорошее поведение заключенных сократило срок их несвободы еще на пять лет.