Другая сторона

Наткет посмотрел на клумбу. Нет уж. Пускать сюда Дилавети с лестницей, все равно, что пригласить слона в оранжерею помочь с пересадками. Вытопчет цветы и не заметит. Решение было слишком радикальным.

– Нет спасибо, – ответил он. – Попробую как-нибудь сам.

– Как знаешь, – сказал Дилавети. – Мое дело, – предложить. Ты что проводку чинишь? Сверкнуло будто молния.

– Да, да – проводку.

Наткет был не в том состоянии, чтобы объяснять про компас. Главное, чтобы Дилавети не задался вопросом, откуда проводка на крыше. Выдумать убедительный ответ Наткет бы не смог.

– Хорошее дело, – сказал Дилавети. – Не успел приехать, а уже дом в порядок приводишь. Хозяйственный стал. Хвалю.

Водосток прогибался и отходил в сторону. Если он ничего не предпримет, падения не избежать. Наткет подтянулся, но только усугубил ситуацию – вылетело еще одно крепление и жестяной желоб сорвался. Из водостока посыпался гнилой мусор – листья, веточки и перья, остатки птичьего гнезда. Наткета швырнуло вниз, пальцы соскочили и только чудом он умудрился перехватить желоб. Наткет вцепился в него как коала в эвкалипт, прижал к груди, с тоской и ужасом понимая, что все равно сползает.

В стороне блестело окно спальни. Если вытянуть руку и наклониться, то можно дотянуться кончиками пальцев до подоконника. Тот казался более надежной опорой, по сравнению с той, на которой он висел. Да и окно не закрыто…

Только как до него добраться? Раскачать водосток и перелететь, словно Тарзан на жестяной лиане? Но каждое лишнее движение отзывалось пронзительным визгом и треском креплений. Гвозди прямо выпрыгивали из рассохшихся досок.

– А давно приехал? – спросил сосед.

– Вчера.

Дилавети задумался.

Запястья жутко ныли, мышцы сводило от напряжения. Наткет подтянулся, и замер, испугавшись зловещего скрипа. Вот ведь угораздило… Его возвращение грозило обернуться катастрофой. Если так пойдет и дальше, то еще пара дней и от дома останется груда обломков.

– Сосед? – снова подал голос Дилавети. – А у тебя память хорошая?

Наткет попытался сообразить, не собирается ли Дилавети припомнить какую-нибудь давнюю обиду. В детстве Наткет объедал ежевику и смородину на его заднем дворе. Если сейчас в отместку сосед окатит его водой из шланга…

– Не жалуюсь.

– Такое дело, – начал Дилавети. – Я пару стихотворений сочинил. Лимериков. Поливал лужайку и пришло Вдохновение. А под рукой нет ни ручки, ни бумаги. Бежать в дом – это растерять и стихи и Вдохновение… Вот я и подумал, может ты запомнишь? Сам я могу забыть, или перепутать чего.

Стихи? Наткет уставился на соседа, на мгновение забыв о своем плачевной положении. Дилавети со своей залысиной, пивным пузом, в грязной майке и мятых шортах меньше всего походил на поэта. Наткет знал его с детства, и сколько помнил, соседа занимали исключительно судебные тяжбы с бывшей женой. Наткет и не подозревал, что тот пишет стихи.

– Я могу попробовать, – сказал он, и тут же пожалел о своем решении. Какие могут быть стихи, когда он в жалких метрах от катастрофы? Думать надо о том, как добраться до окна.

– Благодарю! – обрадовался Дилавети. – Это несложные стихи, всех этих сбитых ритмов, ассонансов и терций я еще не постиг. Но начинать надо с малого, а? Юмористические лимерики, как-бы для детей, но не только. Один старичок… ты запоминаешь?

Наткет вытянул руку. До карниза считанные сантиметры… Паутина трещинок на белой краске казалась удивительно красивой, а сами доски воплощением надежности. Со времен Ромео, еще никого так не манили окна.

– Сосед?

– Да, запоминаю…

– Хорошо. Один старичок в Альбукерке, супругу держал в табакерке. Но когда просыпался, всегда удивлялся, жену находя в табакерке. Запомнил?

– Вроде того.

Наткет покосился на лучащееся от счастья лицо соседа. Дилавети искренне радовался своему творению. У Наткета язык не повернулся бы его расстроить. Да, в конце-концов, он же не претендует на место Китса.

Наткет перевел взгляд на окно. Может рискнуть? Раскачать трубу и… Врезаться в стену? Или того хуже – в стекло? Разбить и изрезать руки в кровь?

– Точно запомнил? – переспросил Дилавети. – Повтори! Сейчас ты несешь ответственность перед всем человечеством. Если шедевр погибнет…

То человечество, к своей радости, о нем не узнает. Вместо этого Наткет сказал:

– Альбукерке – жена в табакерке.

– Нет-нет! Не жена, а супруга. Подобное официозное обращение задает иронический контекст.

– Запомнил, – супруга в ироническом контексте.

Похоже отношения с женой до сих пор не давали соседу покоя.

И без того мокрые руки, вспотели. Сколько он еще продержится? Надо действовать. Наткет отклонился назад, потом вперед, раскачивая трубу. Чуть сильнее, еще чуть…

– Хорошо, – обрадовался сосед. – Вот еще одно стихотворение. Другой старичок из Китая… Именно другой, чтобы было ясно, что это не тот, что был в первом лимерике…

В запале Дилавети вскинул руки. Струя ледяной воды ударила точно в затылок. Наткет вскрикнул, так и не успел понять что летит, а уже лежал на мягкой земле. Черт!